Оазис человечности. Часть1. Горькие корни. Марк Веро
от посягательств любопытных глаз.
Молодой паренек со светлыми глазами, будто дышал добром и теплом зимнего солнца, бодро шагая к цели. Дорога была не такая близкая, и он вспоминал прожитые года. Они не были легкими и безоблачными, как у более счастливых ровесников. С раннего детства судьба повернула к нему одно из самых немилосердных лиц: он страшно рано, еще будучи совсем ребенком – в возрасте всего восьми лет, лишился своих родителей. И, может быть, эта утрата не была бы так болезненна для него, если б это стряслось раньше, в пору безмятежного счастья, когда весь мир велик и прекрасен – и кажется, что так будет продолжаться всегда. Но он запомнил своего отца, трудолюбивого рыбака, смело выходящего в море на своем утлом суденышке даже в непогоду; а по временам родитель бывал в качестве грузчика в доках Остии, портовом городке, расположенном совсем неподалеку от Рима к юго-западу. Запомнил свою мать, уважаемую и добродетельную женщину: она была так кротка и терпелива к людям! И в нужде сохраняла человеческий облик и доброе отношение, так что любой знал: в случае беды он мог смело обращаться к ней. И не стоило опасаться быть выпровоженным за дверь с миной неудовлетворенного желания помочь. Она всегда делила со страждущими и последний кусок хлеба, и последний кусок ткани для туники, если старая совсем пришла в негодность. О, как тяжела ноша знания и ноша чувств! Успеть узнать и успеть осмысленно полюбить … и так быстро, так неожиданно потерять близкое сердцу родное существо!..
Но это только придало ему мужества, закалило характер, и он спокойно принял волю судьбы и желание богов; так случилось, что он не обозлился на мир, на людей, которые не смогли помочь его родителям, когда те так отчаянно нуждались в этом. Он так и не узнал всех подробностей, кроме того, что они пали жертвой чьей-то злой власти, что они оказались вовлечены куда-то помимо своих желаний и за общую неудачу заплатили самую высокую цену. Но ничего более конкретного он не выведал у немногочисленных свидетелей той давней драмы. Да и последних становилось с каждым годом все меньше и меньше.
Он шел, доброжелательно улыбаясь прохожим. Мало кто обращал на него внимание, считая его, по-видимому, одним из тех безумцев, которые сошли с ума и не помнят своего несчастья, не знают своего безумия, не имеют никаких мыслей в голове, а потому являются безобидными простачками, годными лишь для увеселения площадной толпы в дни празднеств. А улыбаться в этом мире всем встречным могли одни лишь безумцы или святые, что далеко не каждый отличал, путаясь и принимая одного за другого. Люди проскакивали мимо, поглощенные важными заботами. Никто так и не удосужился заглянуть в его умные глаза, его живое, дышащее красотой и здоровьем, лицо, его аккуратно уложенные волосы. Казалось, он обладал даром незаметности, будучи сам наиболее заметным.
Так, миновав улицы, заросшие домами, он добрался до неприметной на первый взгляд тропы. Спускаясь со склона холма, она огибала храм Исиды и Сераписа, и вела на север – к возвышению, затем переходившему в склон эсквилинского холма.