.
удивленной улыбкой: «Нонешний мужик едва ли до пятидесяти «продержится в седле», а ты – молодцом!»
Еще он бахвалился:
– Большинство из девок, пройдя мою сексуальную школу, удачно вышли замуж за приличных парней и живут счастливо!
Однако это не так. Может, отдельные и пытались обзавестись семьей, но большинство были обречены… тюрьма, алкоголизм, венерические заболевания, ранняя смерть…
Больше остальных дяде Жоре нравилась рыжая путана. Он так и звал ее – Рыжая. Красивая, сговорчивая. Принимал ее всегда с неизменной охотой и радушием, не скупился на угощение, ласку, нежное обращение. Зачем рыжей юной красотке понадобился старик? У него она находила временный приют после бурных попоек и оргий среди сверстников. Отсыпалась. Залечивала синяки. Будучи уже опытной самкой, она не могла положительно не отметить превосходные качества старого мужчины – привлекали его необычное обхождение с нею, трогательные, ласковые слова, щекочущие касания пальцев, языка… этот негритянски-смуглый, налитый похотливой мужской тяжестью, невиданных размеров пенис.
Но в последнее время Рыжая перестала приходить – она полюбила парня. По-настоящему полюбила. И уже не хотела размениваться чувствами и телом. В том числе и с дядей Жорой. А он, скучая, тоскуя по ней, посвятил ей стих, захотел прочитать. Завлек в избу. Соблазнил, улестил… И… заплатил жизнью!
Закрыты створки окон избы. Закрыта калитка. Непривычная тишина. И в этой тишине на огороде в терновнике или на разлапистой яблоне, как и во все прошедшие дни, негромко поет безымянная птаха. Раньше и теперь никто ее не слушал.
Она и не нуждалась…
Как Илью Муромца с печи прогнали
– Вот вам сказ о том, как Илья Муромец не хотел с печи слазить да однова пришлося ему это сделать. Стало быть, совсем мальцом улегся он на теплые кирпичи, да и полеживает себе месяц, год, осьмнадцать годов и еще больше. Матушка туда ему ежедень подает горшок с кашей да краюху. Умнет Илюшка все до крохи и опять на боковую – похрапывает преспокойненько. Да в размерах увеличивается, уже толстые пятки наружу торчат.
А дел на базу да на пажети невпроворот! Матушка за день намуздыкается, ажник кости трещат, зло возьмет, начнет стыдить лежебоку. Надорвется глотку драть, успокоится, ровным голосом добром просит, умоляет, на иконку пальцем тычет, мол, хоть Всевышнего побойся! Да ему-то нипочем! Токо с бока на бок перевалится, громко чихнет от пыли и сызнова в долгую спячку погружается.
Матушка стала думать-гадать, каким макаром лоботряса с печи снять-смануть. Что на ум придет, тут же практически спытает в действии. То чумазую пятку ему гусиным крылышком пощекочет, то вонючий валенок под косматую голову подсунет, то на голое пузо жменю голодных клопов насыплет. И никакого проку! «А ну-к я цельную неделю печь не стану топить, он озябнет вконец и, глядишь, спустится вниз». Не топила три недели. А парень как лежал, так и лежит, смачно посапывая носом. «А ну-к наоборот…» – смекнула она. Натаскала в избу ворох хвороста и давай