Пояс Богородицы. Борис Гучков
я когда-то.
Там омут, там волосы моет русалка.
Я знаю, что там, за корягою, глыбко…
А то, что вьюны разбежались – не жалко.
Подобным макаром не ловится рыбка.
«Беден я. Мне не нужна охрана…»
Беден я. Мне не нужна охрана.
Не боюсь скатиться я с вершин.
Вот вчера с погоста и до храма
Утром я прогулку совершил.
Вспомнил дурней детства, оборванцев,
Чьи затылки вечно грызли вши:
Коля Пятки Режут, Ваня Манцар,
Маша Кши и Маня из Курши.
Где вы жили, я уже не помню.
Видно, в самой грязной из лачуг.
Всё бродили по лесу и полю,
Потроха варили и сычуг.
Вы на Пасху, тёплою весною
(О весёлость вечно тёмных лиц!),
С кладбища кошелкой колосною
Сотни крашеных несли яиц.
Вы боялись окрика и палки.
Колю встретив у церковных глав,
Стоит, озоруя, крикнуть «пятки!» —
Коля прочь бросается, стремглав.
Ребятня любила, вас пугая,
В меру сил страшнее сделать вид.
«Кши!» – и прочь за Манею другая,
Что постарше, грузно семенит.
Горемыки, вы убрались рано,
Скоро, словно полая вода…
Ну, а что до Манцара Ивана,
Тот нас не боялся никогда.
В старой, ещё бабушкиной шали,
Шёл и я на Манцара войной.
Мы, отстав, друг друга вопрошали:
«Может, Ваня умный – не дурной?..»
Вот бреду я городом, скиталец.
Я бреду, не видя никого…
В спину мою тычет чей-то палец:
«Он поэт… Он, знаете, того…»
«Услышал, наверное, лет эдак в семь я…»
Услышал, наверное, лет эдак в семь я,
А, может быть, даже и чуточку раньше,
Что преобразится Нечерноземье,
Что мы заживём, как в Техасе на ранчо,
Что будет, конечно же, сытою старость,
А наша изба будет шифером крыта.
«Всего два десятка годочков осталось!» —
Сказал, как отрезал, весёлый Никита. —
Позиций своих не сдадим мы без боя!
Мы фигу покажем Америке грозной!..»
Во сне я однажды увидел ковбоя,
Шерифа увидел в конторе колхозной.
Наивен, доверчив, на лозунги клюнул.
Сказал за столом – мы поужинать сели:
«Осушат болота. Подумаешь – клюква,
Брусника, грибы! Кукурузу посеем!»
Сестра протирала тряпицею колбу
От лампы. Гудели январские вьюги.
И мне от отца ополовником по лбу
Досталось за дерзкие эти речюги.
Я плакал в обиде, а мать не сказала
Ни слова в защиту мою, ни полслова.
Всё, помнится, что-то вязала, вязала
И спать улеглась в половине второго…
Самый сильный на Оке
В рассветный час, когда Оки
Тиха была вода,
Покоренастей мужики
Шли разгружать суда.
С протяжной песней, под смешки
В