Чертово колесо. Михаил Гиголашвили
Это был шанс не только избавиться от проклятого «пи», но и посидеть рядом с Натой на диване. Может быть, даже коснуться ее плечом или рукой…
Девочка, которой тоже порядком надоели теоремы (сама она знала их назубок), кивнула:
– Давай! – но предупредила: если там будет что-нибудь «такое», она обидится и больше не придет.
– Нет, что ты! – заверил ее Гоглик и вернулся с рукописью, вложенной в старую газету. – Вот. Я вчера тут почитал немного… Про бесов…
– Про кого? – не поняла Ната.
– Ну, про этих, с рогами! – И он для убедительности скорчил рожу.
– Хм, – произнесла она. Косички ее дрогнули. – Давай.
– Будем по очереди, а то я устану, – предупредил он.
– Ничего, тебе полезно! – строго сказала Ната, устраиваясь в кресле, а не на диване. – Только читай внятно, со смыслом, а не как пономарь!
Каков сей пономарь, часто поминаемый на уроках, дети не знали, но представляли себе сухого красноносого небритого шепелявого пьянчугу, вроде тех, что вьются у пивных ларьков, выпрашивая мелочь. Гоглик не хотел быть на них похож. Поэтому начал старательно читать:
«Вечерами отроги Южного Кавказа впадают в столбняк, уползают под шкуру небесного буйвола. Разом стихает скрипучий лес. Плотный туман сочится из гулких расщелин, обволакивает остовы валунов, по-хозяйски, не спеша, роется в ветвях, перебирает листья. Сизые тени развешены по черным кустам. Засыпают озера. На ледниках возбужденно взвиваются снежные вьюги. Гудит буран. И несет морозной пылью, когда бог Воби начинает откусывать сугробы от своего снежного каравая.
Пленный бес просыпался на закате и слушал одни и те же скрипы деревьев, шорохи трав и трескотню льдинок. Без хозяина-шамана идти из пещеры он не мог и не смел, ибо давным-давно уловлен сетью и посажен на крюк в скальном шкафу коротать дни и ночи под надзором шамана.
Когда шаман засыпал, из его тела выходил двойник и садился стеречь беса, давить крыс и отгонять злых духов. А в плошке само по себе вспыхивало пламя и горело ночи напролет стойко, не поддаваясь сквознякам и ветрам, которые бес исподтишка испускал от досады. Под утро двойник уходил. За ним исчезало пламя. Оно самое опасное: сторожит всех, вспыхивает, когда желает, хотя никто никогда маслом плошку не заправлял и не вставлял фитилей.
Сейчас двойник насуплен и угрюм. Его голубые глаза обращены внутрь. И пламя дергается, зеленея, точно больной изумруд. Бес исподволь завел один из уклончивых разговоров:
– Я на привязи, пусти-ти идти-ти! Наружу! Что тебе? Надо нюхать ночь! Наружу-жу!
Двойник не отвечал, что-то рассматривая перед собой. Бес подобрался вплотную к столу, заныл:
– Душнота! Дышота! Плохота!
Двойник шевельнулся:
– Ты дышишь другим воздухом! Пошел в шкаф! – приказал он, а шаман во сне перевернулся с живота на спину и проговорил что-то на странном наречии.
Двойник навострился на спящее тело. Потом погнал беса на место.
И бес пошел, отшатываясь от полки, где дремлет