Чертово колесо. Михаил Гиголашвили
по лужам перед мастерской, где, как всегда, собрались в ожидании кайфа несколько человек.
Черный Гогия лежал пластом на кушетке, не двигаясь и не открывая глаз. Чтобы снять ломку, он запил бутылкой водки две пачки пенталгина и сейчас застыл, как труп, свесив огромные ступни и кисти рук и прерывисто вздыхая в забытьи.
Анка и рыжий Арчил Тугуши вяло играли в нарды. Доска была треснута, и зари[17] закатывались поминутно в щель, откуда их приходилось с бранью выковыривать. Анка вся измятая – мешки под глазами, волосы растрепаны, грязная майка – с отвращением подымала свои когда-то прекрасные глаза и нехотя, ногтем с остатками лака, отсчитывала ходы. Потом смотрела на окно и повторяла:
– Надо же, какой ливень! Давно такого не видели…
Тугуши поднимал лохматую голову, тупо смотрел на окно, потом на часы, вздыхал и продолжал невеселую игру. Совещание на работе он уже пропустил и сейчас прикидывал, какой втык может быть за это от секретаря.
У стены нахохлился Бати. Он с кем-то разговаривал по телефону, подолгу слушал, вставлял какие-то междометия, умолкал, глядя в пол, вызывая своей болтовней явную неприязнь – все в ломке, а он с бабой флиртует, кобель!
На кухне парень по кличке Борзик – из молодых да ранних, с черной бородкой и живыми глазами – перебирал тазики, чистил их щеткой, гремел бутылками, банками, готовясь варить из кокнара героин.
А перед мольбертом в немой задумчивости сидел Художник, стараясь не смотреть на холст, где было изображено отвратительное чудище с маковой головой и распоротым брюхом, из которого вываливалась мастырки, таблетки и ампулы. Художнику всегда не хватало пары заходов, чтобы закончить эту картину, кем-то прозванную «Боза[18] Лиза».
На столе стояла початая бутылка «Московской», но никто на нее не обращал внимания: пить в ломке водку – как купаться в бассейне с кипятком.
Борзик из кухни спросил:
– Который час?
Тугуши отозвался, не глядя на циферблат:
– Скоро шесть…
– Где же они, черт возьми? Пропали на весь день! Может, взяли и варят где-нибудь втихаря? – выругалась Анка.
– Придут! – бодро отозвался Борзик и продолжил дальше греметь тазиками и кружками.
– Ты лучше раньше времени тазики не трогай – плохая примета! – с испугом крикнул суеверный Тугуши. – Сколько раз тебе говорить: нельзя заранее тазики чистить! Всегда попадешь в пролет! Думаешь, я меньше тебя спешу? В семь мне в горсовете надо быть.
Все, несмотря на отвратительное самочувствие, не удержались от смеха – в горсовете, подумать только! Тугуши!
– Что тут смешного? – огрызнулся Тугуши. – У каждого своя работа.
– Да, работа у вас сильная – вылезти на трибуну и лить, как из помойного ведра, всякую чушь! – сказал Бати, опуская трубку на аппарат. – Нам деньги зарабатывать приходится, а вы их просто «получаете».
– Лучше уж лить, чем воровать, как ты! – опять огрызнулся Тугуши, становясь в ломке агрессивным.
Игральные кости.
От бози