Дерево не выбирает птиц. Юлия Андреева
ак родного. Во всяком случае, пропуска проверяли разве что для проформы. Шутка ли сказать, лучший друг сегуна Токугава-но Хидэтада[1], человека вздорного и скорого на расправу. А значит, он – Ал – Алекс, или, как местные выговаривают, Арекусу, тут самый важный клиент, с которым нужно обращаться, как с ручной коброй хозяина – то есть исключительно вежливо и бережно, улыбаться во весь рот, непрерывно кланяясь. Кланяться и при этом следить, чтобы не заполз куда не надо и, упаси Будда, не повредил собственной шкуры. Потому как если этот самый Арекусу Грюку – Алекс Глюк сам сегуну не доложит о нерадении, шпионы непременно нажалуются, и тогда…
Опасно шутки шутить в мире, где казнь через отсечение головы – любимая забава, а дети самураев сначала учатся отрубать головы домашней птице, затем обезглавливают собаку, и когда руки перестанут дрожать да мышцы окрепнут, тренируются на узниках в местной тюрьме.
Нет тюрьмы – любящий отец всегда найдет провинившегося в какой-нибудь мелочи крестьянина, и да здравствует учеба!
Опасно проявлять нерадение в мире, где голова столь слабо прикручена к шее, одно слово, одна неправильная мысль – и…
Катится, катится белый глупый шарик с самурайским пучком или длинными волосами крестьянина, с женской прической или младенческим пушком. Катится, оставляя за собой кровавый след.
Белые мягкие татами под ногами, белый рис на тарелках, палочки, веера, улыбки… чтобы не сойти с ума, нужно уйти в себя, глубоко спрятаться за семистворчатым занавесом, уйти и не возвращаться. Жить за пеленой и туманом, наблюдая агонию собственного тела, его величие и низость.
Белые татами под ногами, полупрозрачные сёдзи, поклоны, приветствия – наносная шелуха мира. Подует ветер – и нет ее.
Глава 1
Зачистка
Однажды Хидэтада посетил монастырь Хэйраку-дзи, что на горном плато неподалеку от замка Хаттори. Увидев там святого монаха, сегун решил проверить его ум и спросил:
– Что самое лучшее могут сделать боги для Японии, чтобы жители ее, все – от торговцев и крестьян до самураев и даймё – были счастливы?
– Послать смерть на дурного правителя, – ответил монах.
Ал неспешно опустился на колени, ткнулся лбом в татами, оставаясь какое-то время в почтительно-согбенной позе. Когда за его спиной с шорохом задвинулось сёдзи, он резко вскинул голову, так что светлые волосы на секунду взлетели в воздух. Вскочил на ноги и, крутанувшись на месте, заехал пяткой в лицо собеседника.
– На!
Хидэтада только и успел чуть отклониться, отчего удар скользнул по скуле, не причинив видимого вреда.
Сёдзи тотчас распахнулись, на пороге возникли самураи стражи, но хозяин махнул на них веером, и те, немного задержавшись в дверях, все же покинули помещение.
– Сдурел? Полный замок самураев! Да не успей я… – Хидэтада продолжал сидеть на полу, потирая ушибленную щеку и наблюдая за возвышающимся над ним приятелем. – Сядь, по крайней мере, там же ясно видят тень. И не ори ты бога ради! Что случилось? Что тебя не устраивает?
– Ты, монаршая морда! – Ала трясло. – Ты и твои подонки, убивающие детей!
– Твоих, что ли? – Хидэтада сощурился, отчего его и без того узкие глаза превратились в лукавые щелки. – Так думай в следующий раз, где плодишься. Подонки. На себя бы посмотрел. Устроить пьяный дебош в замке верховного правителя! Урод!
– Я, может, и урод. Может, и зазря в эту историю ввязался. Может, без меня тут и лучше было бы. Но я убиваю только… – Он осекся, закашлявшись.
– Вот именно. Что против твоего меча оказалось, то и срубил. Честный кинжал, лукавый нож. Благо твоих предков в Японии с гарантией никогда не водилось, и, случись что, ты свой род не изничтожишь, через это не погибнешь. А что, у вас, европейцев, в традиции, что помеха, то и рубите. Что же до деток, то, помнится, после того как ты из моих документов узнал имя предводителя восстания на Симабара, в результате которого падут сорок тысяч человек, сам грозился поднять ублюдка на копье, дабы не призывал народ к смуте, не устраивал мятеж, после которого остров в два слоя покроется гниющими останками своего народонаселения. Или ты, прости за тупость, иное копье для мальчишки готовил? – Хидэтада резко привстал, хватая себя за причинное место. – Получается, ты не убить его, а всего лишь трахнуть хотел? Пардон, мадам, моветон, не сдержался. Ты нового христианского мессию брата Иеронима, или попросту Амакуса Сиро, на это копье нахлобучить грозился?! Ай, ай, а я-то все время думал, что ты по женской части!
– Отвали. – Ал обреченно опустился на подушку, невежливо выставив перед собой длинные ноги. – Я действительно искал этого Амакуса, мать его, и, найдя, наверное, убил бы. Потому что в исторических документах ясно пишут, что у восстания в Симабара был, то есть будет, всего один вдохновитель. И если я смог бы зарезать его, остались бы живы тысячи людей. Что значит жизнь одного ребенка в сравнении с десятками тысяч жизней?
– Вот
Токугава-но Хидэтада, сын Токугава-но Иэясу, р. 1579, в 1587 получил ранг дзюгоигэ и титул Мусаси-но ками, сэйи тайсёгун 1605–1623, дадзёдайдзин 1626–1632.