Чудовища были добры ко мне. Генри Лайон Олди
сгрудились у обрыва, опасаясь подходить близко к краю. Часть скалистого склона исчезла вместе с храмом. От базальтовой перемычки, соединявшей края ущелья, остался лишь узкий мост. На другой стороне чернела зловещая дыра, открывая вход в недра горы.
Раньше этой дыры не было.
Но главное – ни единой струйки священного дыма, дарившего сивиллам осознанность пророческих видений, не поднималось больше со дна ущелья. Привычная жизнь рухнула в тартарары. Сивиллы жили предсказаниями. Это был источник их существования. В обитель приезжали издалека; сам король, бывало, прибегал к услугам сестер. Приношений хватало с лихвой, включая содержание госпиталя для бедняков. Но одна лишь утрата доходов не повергла бы сивилл в смятение и трепет. Обвал похоронил цель и смысл их бытия. Священный дым позволял вызывать грезы целенаправленно, прозревать будущее просителя.
А что теперь?
Никто из сестер не знал, что делать дальше.
Они пытались. До одури дышали дымом лавра, бросали в жаровню травы и корешки, от запаха которых теряли сознание. Одурманенные, начинали безумно хохотать; сестер рвало черной желчью… Иногда удавалось что-то узреть – смутно, на грани видимости. Поток просителей быстро иссяк. Многие уходили в ярости, сыпля проклятиями. Сбережения таяли льдинкой на солнце. Самим сестрам накопленного хватило бы на два-три года – если затянуть пояса. Но как бросить госпиталь на произвол судьбы? Как выгнать больных и увечных? К счастью, его величество Фернандес, прослышав о беде, постигшей сестер, расщедрился – выделил для госпиталя содержание из казны. Видать, вспомнил былые услуги обители. Или просто выпил кувшин хорошего вина. Содержание оказалось скромным, но сивиллы не уставали возносить молитвы за великодушного государя. Впрочем, королевская милость не вернула им священный дым.
В обители воцарилось уныние.
Тот, кто вкусил от плода прозрения, будет жаждать вкусить от него снова и снова. Да, ради помощи людям. Ради предотвращения бед. Но в глубине души сестры знали: прозрение нужно им ради него самого. Ради неповторимых ощущений, которые оно дарит сивилле – в отличие от припадков, даже обузданных. Если бы сестрам сказали, что похожие чувства испытывает человек, пристрастившийся к маковой настойке, они бы возмутились. Что общего между низменным пороком – и божественным даром?
Абсолютно ничего общего!
Потянулась бесконечная череда дней, похожих один на другой, как кочки в болоте. Утренний обход. Миазмы тел, пота и гноя. Перевязки, примочки. Вынос отхожих горшков и ведер. Приготовление снадобий. Скудная трапеза в угрюмом молчании. Компрессы, кровопускания. И вот однажды…
– Там! Там такое чудо!
Катрина, запыхавшись, ворвалась в обитель. Глаза ее сияли восторгом. Спустя семь месяцев после злополучного обвала Катрина наконец отважилась войти в грот, открывшийся на другой стороне ущелья.
– Чудо!
Запасшись факелами, семеро из дюжины сивилл отправились смотреть на чудо. Идти хотели все, но пятерым сестрам по жребию пришлось остаться в обители.