Наш китайский бизнес. Дина Рубина
каменным плитам металось солнце, пойманное в вязкий сачок теней.
Я полистала еще несколько номеров «Бюллетеня» – желтые страницы воспоминаний о каких-то харбинских еврейских гимназиях, о спортивных обществах, о благотворительных вечерах в пользу неимущих учеников реального училища в Шанхае…
– Яков Моисеевич, – сказала я решительно, – полагаю, за вшивых три тысячи шкалей в месяц мы перестроим вашу унылую развалюху в царские чертоги ослепительной высоты.
– Мне рекомендовали вас как человека дельного и надежного, – проговорил он сдержанно, как бы подводя черту под этой частью нашей беседы.
Потом подозвал официантку и заказал еще сока, чем покорил меня совершенно.
– А в каком году вы бежали в Харбин? – спросила я, чтобы поддержать разговор.
– В 22-м, когда Владивосток заняли бандиты…
– Красная армия?
– Ну да, эти бандиты…
Я не стала говорить Якову Моисеевичу, что мой дед был одним из тех, кого он величал столь невежливо…
– Отец находился тогда в Харбине по делам. А семья – на даче, на 16-й версте. Когда стало известно, что красные в городе, мать дала отцу телеграмму: «Оставайся на месте, плохая погода, можешь простудиться.». А сама стала быстро собирать вещички. Мне был годик, сестре – пять. Няня у нас была, деревенская русская баба, Мария Спиридоновна, да… Прижала меня к себе – я у нее на руках сидел, в батистовой распашоночке, и говорит матери: – «Не оставляй ты меня, старуху, здесь. Куда вы, туда и я. С вами жила, с вами умереть хочу…» Так, между прочим, оно и получилось. Няня умерла у нас в Харбине, в тридцать третьем году, глубокой старухой…
– И что же мать тогда, с двумя детьми, с нянькой…?
– Ну, примчались с дачи – мы жили во Владивостоке на Светланской улице, – а в дом-то нас уже не пустили. Даже фотографии вынести не дали. Ну, и сейф там, конечно же, деньги, акции… Неразбериха страшная вокруг стояла… слава Богу, сами спаслись. Когда добрались к отцу и он узнал, что все потеряно, он сказал матери: «Не бойся! Начинаем все сначала»… А мне годик исполнился. И больше я в России никогда не бывал. Никогда.
– У вас прекрасный русский. Поразительно…
– Я же говорю вам – няня, няня. Старая русская женщина… В детстве любимым присловьем моим было «Батюшки-светы!»… Откуда бы этому взяться у еврейского ребенка?
– Ну да, Арина Родионовна… Так вы из богатеньких… – сказала я.
– Милая, мой отец занимался коммерцией! Нашей семье принадлежали богатейшие угольные копи, ну и разные там предприятия: мыловаренный завод, табачная фабрика, узкоколейная ветка железной дороги «Тавричанка» – она шла от копей до порта… – Яков Моисеевич покрутил ложечкой в чае, примял нежный темно-зеленый листочек свежей мяты в стакане и добавил меланхолично. – Ну, и пароход, разумеется…
– Досадно! – сказала я абсолютно искренне.
– Простите? – он поднял голову. – Да, мой отец был известный филантроп. Известный человек. Если собирали денег