Марья-орешница. Эль Енот
картину и поёжился. Да уж, старуха хоть и похожа на заплесневевшую корку, а всё же сделала для них доброе дело. Колосовский попросил Алёну позвать бабку к нему в комнату и, когда она пришла, принялся её благодарить.
– Марья Гавриловна, спасибо вам огромное, – он достал из бумажника несколько купюр и протянул их старухе, – это вам за доставленные неудобства. Завтра же мы постараемся уехать.
Пока он говорил, лицо старухи неуловимо менялось – и менялось не в лучшую сторону.
– И во сколько ты, милок, мою доброту оценил? В полторы тысячи? Да ты, барин, щедр.
Колосовскому стало стыдно. Он торопливо открыл бумажник и достал ещё две тысячи.
– Марья Гавриловна, возьмите ещё, пожалуйста. Больше, к сожалению, не могу – нам нужно будет купить бензин, добраться до города – сами понимаете… Да я и не рассчитывал на такие приключения, не взял наличку. А банкомата здесь, как я понимаю, нет?
Старуха не шелохнулась. Вид протянутых ей денег, казалось, не затронул в ней никаких чувств. Колосовский почувствовал себя глупо. Поняв, что краснеет, он убрал деньги.
– Может быть, я мог бы отблагодарить вас как-то иначе? Не стесняйтесь, пожалуйста. Я, конечно, не олигарх, но в средствах не стеснён, и как только мы в Алёной окажемся в городе…
Старуха вздохнула.
– Откуда вы только берётесь, не олигархи? Ну, сам посуди: зачем мне твои деньги? В автолавке кутить? Вместо одной буханки хлеба две приобрести? М? Нет, хочешь отблагодарить – благодари по-настоящему, а не так – подачкой.
– Что вы хотите? – Максим постарался говорить как можно более ровно и вежливо.
– Хочу? Ну, перво-наперво, знать, какая нелёгкая вас сюда занесла. А во-вторых, плетень мой видал?
Максим попытался вспомнить. Плетень? Плетень?
– В том-то и дело, что не видал. Нету плетня-то. Вот ты мне его и поставишь.
– Марья Гавриловна, я бы рад, но, видите ли, я так неудачно подвернул ногу, что сейчас совершенно не способен не то что плетни ставить – до машины дойти.
А был бы способен, добавил он мысленно, не сидел бы сейчас у тебя.
Марья Гавриловна криво усмехнулась и потребовала предъявить ногу на, как она выразилась, опознание. Страдальчески морщась и стараясь не прикасаться к начавшей распухать лодыжке, Колосовский принялся искать возможность пристроить ногу так, чтобы её не приходилось держать на весу, пока старуха будет «опознавать» многострадальную конечность.
Она осмотрела ногу, скрылась в недрах дома, откуда вернулась с бинтом и наложила тугую повязку, затем принесла «Ибупрофен» и стакан воды.
– До свадьбы заживёт, – констатировала старуха с видом человека, точно знающего, когда у Максима свадьба. – Ладно, отлёживайся. Дней 10 тебе лежать. Мне пока Алёна помогать будет.
Лежать десять дней у чужой бабки совершенно не входило в планы Макса, и он принялся протестовать.
– Нет-нет, Алёна завтра доберётся до райцентра, и мы уедем. Мы не можем так сильно злоупотреблять вашей добротой.
– До райцентра? Ну-ну. И что