Над питерскими улочками. Валерий Александрович Грушницкий
силы в кулак, выбрасываю сигарету на серый кирпич. Дым идёт и уже превращается в облака, летящие над моей головой. Мне кажется, будто я уж засыпаю, предо мной проплывают останки моего любимого итальянского театра…
II
***
пёс слизал слёзы
пёс укутал собой
пса не было это грёзы
я плачу и я пустой
***
рита цвейг
Проходя по этим заброшенным итальянским улицам, замечаю лишь полное отсутствие чувств. Когда-то я любил. Или сейчас тоже люблю? Похоже, что нет. Но это было. Я дико извиняюсь, но мне придётся излить свои чувства. Я с детства любил эти вьющиеся голубые волосы. Мальвина. Как много в этом слове! Как много грусти и веселья! Красота и милота сочетались в этих чертах. Но она выбрала не меня. Теперь же она – актриса. Но она больше любит эскорт. Так ей легче и проще. Здесь нет эмоций – одно сплошное телодвижение. Как кукла, она не обладала какими-то особыми задатками, лишь внешностью, которая заставляла забывать обо всём остальном. Но в детстве это позволяло её любить. Пускай, мы все были куклами, но осталась куклой лишь одна Мальвина. Мы все эволюционировали, а она будто остановилась в развитии. Но это даже, можно сказать, пошло ей на пользу. Хоть кто-то из нас не изменился. Время всех нас безвозвратно швыряет из стороны в сторону. Тем самым, мы уж никогда не вернёмся сюда. Мы выходим отсюда, забывая тех, с кем шли с самого начала.
III
***
у меня на лице улыбка
бегу от всех от себя
у тебя на лице ухмылка
ведь догнал и стоишь в дверях
***
рита цвейг
Проваливаюсь я в эти бездонные итальянские улочки. Так было всегда. С самого начала моей карьеры в этом театре. Прогуливаясь, ты мог совершенно забыться, полностью улететь в свой собственный мир. Мир этот будет начинён людьми, которые смогут тебя полюбить. Хоть где-то они будут. Я с детства замечал эту оссобенность итальянских улочек. Словно, никто другой этого не видел, а все просто проходили, не задумывались, не придавали значения своим потайным мыслям. Их будто и вовсе не было, этих самых мыслей. Люди мне тогда казались просто странными, а сейчас я понимаю, что они просто-напросто пусты, как бочка бывает пуста, когда хлебнёшь из неё бокалов двадцать отборного хмельного напитка. Только благодаря нему и живёшь. Спиваться я начал не так уж и давно. Лишь с тех пор, как театр закрылся. Тогда и вся жизнь потеряла свой первоначальный смысл. Ты хотел вершить своё дело, а на твои просьбы тебе ответили моментальным отказом. Так, впринципе, происходило зачастую. А как же иначе, коли целый мир уж не готов принять артиста? Артист должен страдать. Не важно, какой он сам по себе артист. Важно то, что он – артист. Этот факт уже делает из него козла отпущения. Так вот и живём. Театр уже переходит из сцен на улицы наших городов. Может, поэтому, в них и тонешь? Теория