Аквалон. Илья Новак
несколько детей.
– И желает Канструкта пожрать чад своих… – пел священник на староканструктианском. – Вниз, вниз, Аквалон, прочь от Нее, божественной матери Твоей!
Всем известно: преторианцы не верят ни во что. На Таитах проповеди заезжих священников вызывали у Ганы лишь скуку и раздражение. Подождав еще немного, он стал медленно отползать, и тут сзади раздался визг.
Грохнула упавшая под стеной лавка, кто-то вскрикнул, кто-то побежал… Повернувшись, Гана увидел тощего человека, который ворвался в помещение, подняв над головой мешочек. Из горловины торчал горящий фитиль.
– Живой монах! – взвизгнула женщина рядом.
Впавший во время молитвы в транс священник последним осознал, что происходит. Люди уже валили наружу через двери или пытались, проламывая запертые ставни, выпрыгнуть в окна; тощий человек со взрывчаткой в руках бежал, расталкивая орущих женщин, к витражам, а канструктианец только-только прекратил кружиться и удивленно поднял голову.
В помещении и так было не слишком много народа, а теперь не осталось почти никого. На-Тропе-Войны быстро пошел вдоль стены к выходу. Священник что-то сказал, потом вдруг резким движением распахнул полы своего одеяния. На поясе с левой стороны блеснул огнестрел в кобуре. Дальше Гана не смотрел – успев заметить, что торчащий из мешочка фитиль почти догорел, он вывалился на улицу и побежал в тот миг, когда раздался выстрел. Еще через несколько мгновений, когда На-Тропе-Войны достиг уже соседнего дома, за которым прятались испуганные люди, сзади громыхнуло.
Взрыв был несильным, стены святилища устояли, хотя крыша вместе с божественным зевом провалилась, погребя под собой и канструктианца, и монаха. Впрочем, преступник мог принадлежать не к ордену Живой Мечты, но к так называемым отцеубийцам – запрещенному законом братству внутри церкви Congressionis, второй из двух ветвей канструктианства, отпавшей от него и потерявшей право именоваться собственно канструктианской. Церковный раскол стал в свое время причиной войны между Бултагари и Гельштатом, а на Да Морана привел к ночи Острых Ножей, когда за непродолжительное время было вырезано около трети населения острова.
Выскочившие из святилища люди взволнованно переговаривались, причитала какая-то старуха, плакал ребенок. Кто-то уже побежал за прокторами, и Гана поспешил покинуть это место.
Пахло рыбой и пропитывающей емкости эфиропланов смолой. Громкие голоса звучали со всех сторон, жужжали мухи, скрипели снасти, кто-то бранился. На-Тропе-Войны миновал несколько полных облачного пуха канав с круглыми ямами в конце – отстойниками для питьевой воды – и достиг небольшой шумной толкучки, над которой кружились стаи мух. Поодаль стояли двое прокторов, и он нырнул в толпу. Гул голосов висел в жарком воздухе. Компания полуголых синекожих мальчишек обступила беглеца, дергая за штаны, хватая за руки и предлагая купить фантомных креветок. Эти белесые, согнутые вопросительным знаком создания, нанизанные сейчас