Машенька, или Что скрывают сны. Арина Владимирова
18 лет забеременеть от местного парня – повод сдаться? Сколько раз я хотела ее понять, залезть ей в голову и выяснить, почему она срывала свою досаду на мне и папе, разве это был не ее выбор?
Половину жизни я искала ответ, носила в себе груз злости, невыплаканных слез и обид от того, что не получила в полной мере маминых поцелуев, объятий, ласки и ее участия в моей жизни. Почему она предпочитала отгораживаться от меня любыми способами?
Могла ли я понять тогда, что таким образом она берегла меня? Как умела, защищала от своей безнадеги в душе, чтобы я не заразилась ею. Догадывалась ли она, что я уже давно разделяла ее мечты? Конечно, будучи ребенком, я не понимала причин маминой холодности и считала, что она просто не любит меня. Мысль об этом маленькими коготками оставляла царапины на сердце, которые не заживали. Внешне я оставалась спокойной, но так хотелось закатить истерику, как делают дети – лечь на пол и биться головой, если бы это помогло узнать – почему не любит? Но забываешь, привыкаешь, живешь день за днем и неожиданно вспомнишь свой вопрос, поднимешь глаза и спросишь у себя: почему? И тут же запретишь думать об этом – не узнаю же.
В течение многих лет я продолжала запрещать, пока множество вопросов не прорвалось наружу – я должна была найти ответы на все, иначе как жить своей жизнью? Не прошлым, не вопросами, а настоящим! Не таскать груз прошлого за своей спиной и тратить силы на то, чтобы тащить, вместо того, чтобы радоваться жизни.
А до той поры моим миром были карандаши, бумага и мое воображение.
Можно ли ожидать от ребенка большего – что он станет бороться за себя, защищать свое существование, требовать объяснений и любви? Нет, мне не приходило в голову подойти к маме и спросить:
– Мама, ты меня не любишь? Почему?
Родители, несмотря на скандалы, любили друг друга. Весьма странная любовь, и все-таки любовь. Мама ждала отца, если он задерживался, заботливо отпаивала его утром рассолом или бегала за «лекарством», чтобы вылечить от похмелья. Отец всегда и всюду называл маму с гордостью «моя», если в разговоре с кем-то заходила речь о ней. Непосредственно к маме обращался по имени – Нина, Ниночка, Нинель!
Чаще всего я слышала слово «моя» в разговоре папы с бабушкой, когда та упрекала его в том, что он не делает ее дочь счастливой: мало зарабатывает и не стремится зарабатывать больше – мерилом счастья у бабушки была исключительно финансовая составляющая. И папа отвечал ей:
– Она моя, это наша семья, и мы сами решим, что нам нужно.
«Моя» – с гордостью и силой в голосе, как будто ставил точку в разговоре.
Его задевали слова бабушки – еще бы, бабушка умела обидеть. Это она хотела большего, именно бабушка была борцом по характеру, ее не останавливали преграды или сложности. Бабушке была нужна масштабность, которой она и добилась в итоге. Кто ищет, тот найдет! Папе немного нужно было для счастья, он не считал наличие высокого заработка и всех возможностей, которые дают деньги, единственной альтернативой счастью.
Конечно,