Над вечным. Валерий Макаров
со мною плачет заодно.
Мне кажется, я сам себе приснился.
Тем лучше для меня: иду вперёд.
И вдруг я слышу: Что ж ты усомнился?
И я тону в пучине грозных вод.
А может быть, за этой зыбкой гранью
И открывается всё то, что взаперти,
Где места нет земному воздыханью,
Но лишь любовь и истина пути?
Но как же быть тому, кто не смирится?
Над пеплом выть и щепки собирать,
Чтоб с тем, кого любил, соединиться?
Сгореть? Или остаться и роптать?
Роптать на то, что всё вокруг ничтожно.
И на Того, кто дал ей всё стерпеть.
Но отчего же всё так непреложно
Вновь возрождается, чтоб снова умереть?
«Над совсем баснословной деревней…»
Над совсем баснословной деревней,
Над чертой городского огня,
Словно ужас великий и древний,
Этот звук поражает меня.
Чем морознее ночь, – тем слышнее
Колоколится он в небесах.
И чем ярче луна, – тем страшнее
Отзовётся он в чёрных лесах.
Оботрёт кто-то слюни ладонью,
Свои мысли с трудом шевеля,
И невнятно бормочет спросонья:
Это стонет старушка-земля!
Кто-то вспомнит нечистого духа,
Неприкаянных душ хоровод.
Ну, а тот, кто услышит вполуха,
Дополнительно ключ повернёт.
То он мается там, по просёлкам,
То ворвётся в иные края.
Это мечется войлоком, волком
Неизбывная горесть моя.
Не хотел говорить, но не скрою.
Пишем снегом, латаем золой:
Многоликое горе людское
Поднимает свой крик над землёй.
Но своё безразличье удвоив,
Чтобы страх хоть немного унять,
Этот крик, что становится воем,
Мы стараемся просто проспать.
«Сравню тебя с вишнёвым деревом…»
Сравню тебя с вишнёвым деревом,
Когда оно во всём цвету
Плывёт со стороны подветренной
В синеющую высоту.
Могу ли видеть без волнения
И узнавать тебя в дали,
Что ты, вся как в снегу овеяна,
Но не уходишь от земли!
Ты, как глоток морского выдоха
На вдохе и подъёме ввысь.
Из смерти нет иного выхода,
Но лишь опять вдохнувши жизнь.
Живи, шуми блаженным облаком!
И ягоды в конце пути
Пусть вспыхнут перед смертным мороком,
Чтобы прозреть и перейти —
По тем мосткам, что переброшены
Над речкой, где купален ряд.
И словно светом прополощенный,
Вновь забелеет твой наряд.
«Руки в закате совсем багровы…»
Руки в закате совсем багровы.
В разорванном небе златые покровы.
Укрой меня, Матерь, сокрой меня, Отче.
В старческом золоте вены и прочее.
Кровь моя в золоте, в кисти фламандца.
Ночь