Неоконченный портрет. Евгений Валерьевич Гребенкин
тяжелое. Например, Inflames.
– Хм…никогда не слышала. Давай послушаем вместе.
Ева принялась искать музыку в интернете своего телефона. Наконец, найдя подходящую композицию, она подключила телефон к портативной колонке и включила ее. Тут же учебную комнату взорвал энергичный ритм и грохот музыкальных инструментов.
– Touch Оf Red, моя любимая, – сказал Макс, и непроизвольно его голова закивала в ритм песни.
– Отлично, – улыбнулась Ева, хотя было видно, что она не разделяла его удовольствие от прослушивания подобной музыки. Она взяла чистый лист и прикрепила его к мольберту Макса. – А теперь рисуй! Рисуй то, что ты на самом деле чувствуешь!
Макс удивился, но почему-то сопротивляться не стал. Он сам не понимал, какая сила заставила его взять кисть, макнуть ее в краску и нанести первый нерешительный мазок на чистый лист бумаги. Потом он нанес еще один. Промыл кисть в баночке с водой, а затем обмакнул ее в краску другого цвета и вновь сделал мазок. Он наносил мазок за мазком, с каждым разом энергичнее размахивая кистью, смело смешивая краски. В какой-то момент ему показалось, что он освободился от невидимых оков, которые до этого сковывали его руки. Он рисовал, он по-настоящему творил! А Ева зачаровано смотрела на него. Теперь все ее внимание было приковано только к Максу и его мольберту, но Макс этого не замечал. Ему уже было все равно. Он рисовал, нет, он изливал свою душу на этот лист бумаги! Когда он закончил, то не поверил своим глазам – теперь это был не просто бездушный рисунок! Нет, это было самое настоящее отражение его души, его переживаний, в зеркале. Вся боль, все разочарование, все страхи он излил на холст.
– Это невероятно, – прошептала тихим голосом Ева. – Это…это очень красиво. И в какой-то степени пугающе. Я…я сохраню это у себя. Если позволишь.
Макс был не против. Он в последний раз бросил взгляд на свое творение – на когда-то белом холсте было изображено дерево, пылающее в адском огне, которое заполонило весь лист и, казалось, готово было вырваться наружу. Прямо в эту комнату.
Ева осторожно взяла картину, чтобы случайно не испортить ее, и, сказав, что отнесет ее в другую комнату, вышла из кабинета, оставив Макса одного. Он не знал, что заставило его нарисовать это. Неужели такой же точно огонь сейчас горит в его душе? Или, может, этим деревом является он сам, сгораемый от страсти? И что подумала Ева? Так много вопросов, так мало ответов.
Вскоре, Ева вернулась. Она, казалось, уже переварила первое впечатление от увиденного, и ее лицо вновь сияло прежней легкой улыбкой.
– Кажется, нам пора собираться, – сказала она Максу.
– Да, пожалуй, – согласился с ней Макс и посмотрел на часы. – Уже восемь вечера. Как быстро пролетело время. Я провожу тебя до дома, если ты не против.
– Только до остановки, – улыбнулась Ева.
– Ладно, – неловко улыбнулся в ответ Макс.
На улице было холодно и темно. Снег слепил глаза, а морозный ветерок покалывал щеки. Макс поежился. До остановки было