Деревянная грамота. Далия Трускиновская
парнишка мертвый, а при нем – деревянная книжица.
– Был такой парнишка. Царствие ему небесное…
– Грешен, люблю диковинки, – признался мужик. – Я-то грамоте учен, коли какая книга полюбится – сам себе и перепишу. А что в той книжице-то было?
– А шут ее знает! – честно отвечал Стенька. – Ни буковки не разобрать.
– Я-то разобрал бы, – похвалился мужик. – А коли что путное – я бы и алтын заплатил, чтобы мне переписать дали.
– Так говорю же – не по-нашему писана!
– Так то и дорого! Может, лексикон какой?
– Что?!
– Лексикон, сиречь словник. Когда справа – по-нашему, а слева – скажем, по-гречески или по-латински писано. Против нашего слова – иноземное, так и учишь. Или, может, космография? Там вообще такие знаки, что не всякий поймет.
– А может, и еретическое писание, – отрубил Стенька. – Еретиков-то много развелось! Вот они закрытым письмом свою ересь писать и наловчились!
– Где ж тот парнишка деревянной книжицей разжился, как полагаешь? – спросил мужик. – Ведь коли она еретическая – стало быть, ему какой-то нехристь подсунул, а?
– Да уж не книжица ли его и погубила? – вдруг сам себя, да еще вслух, спросил Стенька.
– И такое бывало! – подтвердил незнакомый знакомец. – Слушай, Христом Богом молю, вынеси мне книжицу! Раз один только глянуть!
– Алтын, говоришь? – уточнил Стенька.
– Алтын! Это коли переписать дашь. А поглядеть – деньга.
Стенька вздохнул – алтын проплывал мимо носа.
– Отойдем-ка… – И он уже, сдернув меховую рукавицу, полез за пазуху.
Но, видать, и дармовой деньги Стеньке в тот день не полагалось.
– Ты куда, Степа? – окликнул с крыльца Деревнин.
Народ расступился, когда он принялся спускаться. И то – шел плавно, чинно, с достоинством, не хуже иного боярина. Бояр, впрочем, Стенька видывал всяких: как к Кремлю подъезжать – так орлы, как возле Постельного крыльца суетиться в надежде на государеву милость – куры, да и только! И завизжит иной не хуже бабы на торгу…
Стенька развел руками: прости, мол, не судьба! И поспешил к Деревнину, и помог ему перейти скользкое место, и, поскольку толпа скопилась густая, пошел за ним следом, носом в спину. Иначе, рука об руку, они бы по торгу и не прошли.
Печатня была совсем неподалеку, на Никольской.
– А что, Гаврила Михайлович, не найдется ли там другого грамотея, кроме еретика? – спросил Стенька, поравнявшись с начальником и чувствуя, что вольные разговоры не возбраняются.
– Поищем, – кратко отвечал Деревнин. – Грамотеи-то есть, да к ним далеко добираться. На Воробьевы Горы, в Андреевскую обитель.
– И точно!
Добрых десять лет назад государев любимец, книжник и умница, боярин Федор Ртищев надумал завести ученое братство для перевода богослужебных книг. С этой целью он выписал из Киево-Печерской лавры ученых монахов во главе с Епифанием Славинецким. Их поселили в заново отстроенном монастыре и вменили в обязанность обучать желающих греческой,