Секретики. Петр Алешковский
блестел, а две болгарские монетки по двадцать стотинок (умудрился-таки стащить) придавали “секретику” вид пиратского клада. Перед сном я ворочался и предвкушал, как покажу его Милке, а назавтра поджидал ее во дворе и весь извелся, пока она не вышла.
“Секретик” Милка оценила. Мы тут же продемонстрировали его Каринке и Наташке, а те в ответ показали нам свои. На следующий день двор поразила эпидемия – все разбредались по углам и закапывали сокровища, чтобы потом, подойдя к приятелю, прошептать таинственно: “Айда, посмотрим”. Взрослые тоже включились в игру и принялись разыскивать в домашнем барахле блестящее и замысловатое. Мы сновали по двору подобно сорокам, высматривая всё, что могло пойти в дело: медную заклепку, донышко от бутылки из-под шампанского, моток алюминиевой проволоки. Особо ценились матросские “ушки” – блестящие пуговицы с якорем, за одну такую давали три солдатские со звездой, звездочки и эмблемы от погон и петлиц. Высшим шиком были монетки и “ушки”, расплющенные на трамвайных рельсах, – тонюсенькие медальки, похожие на старые монеты. Важно было подложить их под трамвай и не попасться на глаза взрослым. Поймай они нас за этим делом, влетело бы изрядно. Менки теперь стали куда круче: меняли кусочек свинца на окатанный голыш, привезенный с Черного моря, брошку с цветными стеклышками на бронзовую накладку от замка старинного шкафа, старый часовой механизм с шестеренками на граненую “под хрусталь” пробку с отбитой верхушкой, ценные стеклышки из разобранного калейдоскопа на не менее ценную жестяную розу. Елочные украшения, тайно добытые с антресолей, перекочевывали под землю, а осколков стекла во дворе скоро стало не найти. Потом начались кражи. Кто-то принялся целенаправленно разорять “секретики”, крал и затаптывал подстекольные клады. Мы терялись в догадках, прятались, долго поджидая вора, но так и не нашли его. Наверное, к счастью, ведь он явно жил среди нас. Подозрительность и недоверие ненадолго сплотили нас с девчонками, но вскоре нам надоело сидеть в засадах, да и сами “секретики” вдруг всем прискучили. Эпидемия закончилась так же неожиданно, как и началась. Никто толком не поссорился, тайна грабителя осталась неразгаданной. Знаю только, что некоторые, и я в том числе, перепрятали свои “секретики” и уже не показывали их никому. Вряд ли они сохранились, двор с тех пор много раз перекапывали, закатали в асфальт дорожки и соорудили огромную клумбу, которой в мои детские годы там не было.
11
Папина мама Вера Абрамовна, или просто Абрамовна, моя вторая бабушка, жила в огромном довоенном доме на Ленинском проспекте, “на Калужской”, как она говорила. Там, в большой коммунальной квартире, у нее была двадцатиметровая комната. Комната казалось мне пустой: стол, подзеркальник, гардероб и кровать жались по углам, а так как у Абрамовны не было ни книг, ни игрушек, я терялся и не знал, чем себя занять. На стене висела фотография деда Ефима, умершего за два года до моего рождения. Легкая улыбка, во рту – трубка, как у Вождя народов,