Окаянная сила. Далия Трускиновская
изумилась – не испуг, а восторг был на лице подружки.
– Да, Дунюшка, да!..
– Мы его вымолим! Мы, только мы – понимаешь? Аленушка, ничего у него более нет – только молитовка!
– Да, Дунюшка, да… – ошалело повторяла Аленка. Отродясь она не видела таких глаз у подружки, обезумевших, огромных…
– Вымолим, выпросим, спасем… – позабыв о самой молитве, обещала Дуня с непонятной радостью. – Не настигнут его, не тронут его – а это мы, а это – молитва наша…
Она повернулась к сестрице.
– А ты что же?
Девочка молчала.
– Аксиньюшка, свет! – Решив, что это с перепугу, Аленка поползла к ней на коленях, наступила на широченные рукава-накапки Дуниного летника, дорогой атлас затрещал.
– Дунюшка! – отбиваясь от Аленки, вздумавшей встряхнуть ее за плечи, воскликнула Аксинья. – Что же это? Он убежал, тебя с чревом бросил? А ты – молиться за него?
– Государь же! Ему себя спасать надобно! – возразила Дуня, да так, что и спорить с ней было невозможно. – Государь же, Аксютка!
– И матушку свою бросил, и сестрицу Натальюшку! И всех нас! – упрямо добавила девочка. – Вот подымут нас стрельцы на копья, а он-то цел останется!
– Государь же!.. – в третий раз повторила Дуня. – Я бы и на копья – он бы уйти успел!..
Вдруг Аленка поняла – а девочка-то права…
Возникло перед глазами лицо бегущего царя – черные глаза навыкате, рот приоткрыт в немом крике, и в каждом движении, в каждом взмахе длинных рук – ужас!
Она села на пятки.
Дуня, как бы не замечая, что родная сестра и лучшая подруженька молчат, снова обратилась к образам. Да и кто ей сейчас был нужен, коли она сама, только своей любовью и своей молитвой, желала спасти Петрушу от стрелецких полков?
– Пойдем к матушке, Аксиньюшка, – шепнула Аленка девочке. – Обеспамятела матушка…
– Пойдем, – отвечала Аксинья. И видно было, что не одобряет она старшую сестру, до того не одобряет, что и к молитве ее присоединиться не захотела. Лишь, подойдя к дверям крестовой, обернулась, перекрестилась на все образа разом и поклонилась в пояс, как дома научили.
Строга была девочка – уж эта за любезного мужа на копья не кинется.
Высунули носы Аленка с Аксиньюшкой из-за пыльного сукна, но выходить не стали, так и застряли меж занавесок. Потому что остались за это время в горнице три женщины – государыня Наталья Кирилловна, княгиня Волконская да царевна Натальюшка, прибавился же один неожиданный посетитель – мужчина. Князь Борис Голицын.
Княгиня Домна Никитична с незапамятных времен в Верху служила, царице была предана. Что до Натальюшки – негоже, конечно, чтобы посторонний мужчина, не родственник, на царевнино лицо глядел, да в эту ночь, видать, не до правил. Сообразив всё это, Аленка поняла, что прочих женщин выслали ради тайного разговора, и удержала меж занавесок Аксинью.
– Да всё же, Борис Алексеич, – государыня подошла к князю, – боязно мне что-то…
– Ты, матушка государыня, в шахматы игрывала? – спросил князь.
Она