По направлению к любви. Александр Аркадьевич Кандауров
камнями, и бабка с матерью исчезнут навсегда.
И тебя упоминаю в последний раз, мой летний армавирский друг Саша Родненький.
Ещё одна чистая душа отлетела до срока, подхваченная неторопливой, всесильной рекой.
Прощай, Саша Портнов, и прости.
21
Туркменская зима не морозная и недолгая, а всё же – зима. Промозглая, грязная, ненарядная, сырая. Если снег, то еле успевает долететь до земли. Если дождь, то надолго.
А почти девять месяцев в году – лето. И какое лето…
Командир полка запрещает женщинам ходить в туфлях на каблуках по асфальтовым дорожкам: каблуки дырявят варёный, почерневший асфальт. С часу до четырёх городок вымирает. Птицы – и те замолкают от жары.
В особо невыносимые ночи папа с мамой ходят в душ, падают в кровать, не вытираясь, на мокрые простыни, которые высыхают через десять минут. Звенит комариный рой. В арыке надрываются жабы. Туркменская ночь не знает милосердия. И так четырнадцать лет.
Иногда посреди этой ночи вдруг раздаётся вой сирены, что на крыше штаба полка. Это по соседству с нашим финским домиком, куда нас переселили из барака с общей верандой и со скрипучими железными солдатскими кроватями, когда папа стал командиром эскадрильи и майором. Это тревога.
Сирена воет так громко и противно, что мороз пробирает. Папа быстро одевается, хватает всегда готовый оклеенный дерматином «тревожный» чемоданчик и убегает в штаб. Оттуда их везут на аэродром, а вскоре раздаётся рёв двигателей: один за другим самолёты разбегаются и уходят в сиреневое, ещё не проснувшееся туркменское небо.
Иногда у папы бывают ночные полёты, тогда у них в спальне часа в три ночи звенит будильник, и папа уходит в столовую, а оттуда – на аэродром. Как можно в это время завтракать – уму непостижимо. Папа объясняет тебе, что без завтрака летать нельзя. Всю жизнь тебя будет изумлять папина способность есть и спать не тогда, когда хочется, а когда надо.
22
Скользким, бесснежным, влажным зимним вечером ты плетёшься домой со школьного автобуса, тебя ждёт ежевечерняя перевязка. Ты устраиваешься на кровати, в доме уже воняет мазью Вишневского. Ещё чем-то свинцово-серным. Мажь не мажь, всё равно присыхает, а срывать больно. Эта музыка длится уже два месяца. Привет, пиндинка!
Почти все обитатели нашего городка рано или поздно бывают укушены москитом-пиндинкой. Это такой комар. Вообще у нас в Мары-2 их просто тучи, и обращать на них внимание глупо: всё равно ты не знаешь, который из них пиндинка.
Больше других страдают женщины, если их кусают за лицо. Дело в том, что укус пиндинки рано или поздно превращается в воронкообразную язву, которую лечит только время и после которой остаётся отметина в виде шрама. У папы пиндинка на левой руке у локтя, а мамы на правой руке, а у тебя – на левой ноге у щиколотки.
Привет из солнечного Туркменистана!
Зато ты чувствуешь себя раненым в бою. Наконец-то ты имеешь полное право делать то, что хочешь, то есть ныть, скулить и жалеть себя любимого.
При желании ты для