К западу от Эдема. Зима в Эдеме. Возвращение в Эдем. Гарри Гаррисон
но всегда мало. Однажды я видел малыша в плену у мургу. Они держат пленных?
– Пленных нет. Только один я… – Керрик умолк, что-то забытое шевельнулось в его памяти: бородатое лицо среди ветвей.
– Значит, они поймали и воспитали тебя, – почти шепотом произнес Херилак. – Ты умеешь говорить с ними. Нам нужна твоя помощь, тану нуждаются в тебе… – Он умолк, заметив нож на шее Керрика. И произнес сдавленным голосом: – Повернись-ка к свету, мальчик. Что это у тебя на шее? Это твоя вещь?
– Моя? – переспросил Керрик, прикасаясь к холодному металлу. – Должно быть, да. Они сказали, что меня поймали с этой штукой на шее.
Голос Херилака дрогнул: охотник что-то вспомнил.
– Небесный металл… Я видел, как он свалился с неба, а потом искал и нашел его. Эти ножи делали при мне, их каменными ножами откалывали от куска металла, потом расплющивали. Ну прикоснись к моей груди… Там под шкурой… спереди… Нащупал? Вытаскивай! Один охотник сделал большой – для себя, второй поменьше – для сына. У сына было детское имя; может, его и звали Керрик. Я не помню. Но отца звали Амагаст. Он был близок мне. Потом, через много лет, я нашел этот нож из небесного металла среди его костей. Костей Амагаста.
Застыв в ужасе, Керрик слушал. Имя… Оно снилось ему по ночам, он забывал его, просыпаясь.
Амагаст…
Амагаст. Одно слово словно ключом отомкнуло поток воспоминаний, захлестнувших его. Кару, его мастодонт, был убит. Отец его Амагаст. Он погиб. Вместе со всем саммадом. Воспоминания путались. Тогда тоже вокруг лежали погибшие. Резня… И долгие, долгие годы… Медленно доходили до него слова охотника.
– Убивай их, Керрик, убивай, как они убивают нас.
Повернувшись, Керрик побежал. Инлену< заковыляла следом. Подальше от охотника, от этого голоса и воспоминаний! Но от них уже негде было скрыться. Оттолкнув вооруженную фарги, он поднялся на вершину заросшего травою склона, тянувшегося в сторону моря, и тяжело сел на землю, обхватив колени, лицом к океану… и не видя его.
Перед ним был Амагаст, отец его, и погибший саммад. Робко и невнятно с ним заговорила память. Она была при нем: все забытое, все похороненное. Глаза его наполнили детские слезы, те, что он не выплакал ребенком. Теперь они текли по щекам… Саммад его вновь был перед ним… Убитые лежали, как сегодня родные Херилака. Оба побоища слились в его воображении воедино. И он еще жил столько лет среди иилане’, позабыв обо всем. Он выжил, потому что забыл.
Но теперь он вспомнил, и в памяти своей был сразу двумя существами – устузоу, которого научили говорить на языке иилане’, и мальчиком-тану.
Мальчиком? Он смотрел на свои руки, на пальцы. Он больше не мальчик. Тело его выросло за долгие годы. Он стал мужчиной, но не знал, как им становятся. Он вспомнил отца, других охотников… Должно быть, теперь он с них ростом.
Вскочив на ноги, Керрик закричал от негодования и гнева. Кто он? Что он? Что с ним происходит?
Вдруг сквозь бурный порыв эмоций он почувствовал, что его дергают за шею. Он обернулся и, моргая, увидел, что Инлену< тихонько тянет его за поводок, выражая при этом беспокойство и страх.
Керрику