Кочевник на двух колёсах. Магжан Талапович Сагимбаев
едешь, брат?
– В Туркмению.
– А ну поехали ко мне на обед, поешь хотя бы. Внешний вид мужчины, его разваливающийся велосипед и немного дерганые движения не вызвали у меня доверия. Но если я не буду доверять никому, смогу ли прожить открытую жизнь? Без предубеждений и страха? Желудок легким бурлением изнутри напоминает, что судить о людях, не зная их, плохо, и если зовут на обед – надо идти. Колеблюсь еще пару секунд.
– Поехали!
Подъехали к разваленному домику, больше похожему на дачу моего ата.
Навстречу нам выбегает маленький мальчик, за ним, вытирая руки о фартук, семенит пожилая женщина. Не проходит и пяти минут, как уже накрыт дастархан. Пригласивший меня мужчина без конца убегает в дом и выносит банки с соленьями. Мне становится неловко, прошу его не доставать все, но хозяина дома в азарте гостеприимства уже не остановить.
На низком столике уже не оставалось места, аппетитные запахи смешались, хозяин с грохотом доставал откуда-то припасы и, успевая тараторить о заработках в России, раскладывал все на скатерти.
Свет, лившийся через покрытые сажей окна, падал на морщинистое лицо мужчины, и тот, словно в диафильме, менялся, с выражением рассказывая немудреную историю своих скитаний.
…За два года работы ему удалось заработать почти десять тысяч долларов. Я смотрю в его потемневшее от солнца лицо и мельком оглядываю свои пальцы – они такой работы не видели. Мне становится немного стыдно и за спокойную жизнь в офисе, и за дорогой велосипед, и за спину, не знавшую ломоты от постоянного махания метлой.
Хозяин подливает мне чай и с гордостью показывает куда-то в сторону стены. Говорит: мол, купил минивэн «дамас», будет образование теперь получать. Лицо светится немного смущенной улыбкой, но я рад за него. Главное, что он не хочет останавливаться.
Я спросил его, каково было там работать. Он невнятно покивал и посмотрел на меня уже грустно: «Сам знаешь, брат, как это». Но я не знал…
Продолжаю путь. Дорожный транс прерывает виляние переднего колеса – спустилось. Из всех инструментов у меня есть только надежда и вера в добро, все три насоса сломаны. Тридцать минут проходят незаметно в тщетных попытках исправить ситуацию.
Около меня останавливается миниатюрное творение узбекского автопрома. Водитель, грузный мужчина лет тридцати пяти, с деловитым видом осматривает моего раненого скакуна.
– Давай колесо, посмотрим, что можно сделать.
Я пожал плечами и отдал ему спущенное колесо, другого выхода не было. Водитель крикнул через закрывающееся окно: «Сейчас привезу!» – и, хрустнув гравием, исчез.
Первые двадцать минут я успокаивал велосипед и утверждал, что в человечество еще можно верить и колесо обязательно вернется. Через двадцать пять минут отвернулся в сторону равнины, чтобы не видеть укоризненно сгорбленную раму.
Синяя Nexia начала сигналить за километр.