Петля. Роман Сенчин
себе: когда не живёшь в том месте, где родился и вырос, оно кажется всё лучше и лучше; когда не видишь людей, с которыми провёл рядом много лет, они в воспоминаниях становятся добрее и дороже, даже враги…
Однажды в общежитии Аркадий услышал песню.
Вообще пели часто, разное, и он всегда с интересом слушал, но эта песня проколола так, что он съёжился, будто действительно раненный в грудь, рядом с сердцем; чуть не заплакал. Выбрался из-за стола в той комнате, где сидели, ушёл к себе. Потом разузнал, что это за песня, чья. Оказалось, Егора Летова. Нашёл запись и часто слушал через наушники-«пуговки», таращась в потолок, перебирая прошлое, сожалея, мечтая.
Мама, мама – мы с тобой
Над землёю – под луной.
Тихо-тихо снег идёт,
Кто-то плачет и поёт.
Тихо слышен тихий смех,
Белый-белый, словно снег.
Кто-то плачет, кто-то спит.
Тот, кто плачет, – не убит.
Снег закроет нам глаза,
Там, где память – там слеза.
Мы забудем свою боль,
Мы сыграем свою роль…
Слова, может, и не такие уж сильные – Аркадий вообще относился к русскому року равнодушно, предпочитая англоязычный блюз, – но в сочетании с мелодией, спетые как-то особенно, они, слова, рождали тоску совсем другого свойства, чем донимавшая его обычно. Эта тоска была острее, болезненнее, но она не прибивала, а толкала вверх. Из душного мрака к кислороду и свету… Если бывает угнетающая тоска, то должна быть и возвышающая.
Мама редко проявляла свою материнскую любовь. Любовь заменялась заботой. Вспоминая их жизнь дома, Аркадий видел, что достатка никогда не было: мама экономила, выкраивала рубли на подарки на дни рождения, Новый год. И всегда подарки были полезные: новый портфель в школу, новая рубашка, новые кроссовки. Игрушки, велик доставались и Юрке, и Аркадию от других, уже выросших детей.
Мама заботилась. Кормила, стирала, гладила – гладила даже трусы и носки, видимо, то ли помня по детству, то ли зная от своей мамы, что горячий утюг убивает прячущихся вшей, клещей; она водила в парикмахерскую, к зубному, проверяла домашние задания, сама в свободное время читала учебники сыновей, чтоб понимать, что они проходят; она укладывала спать, а утром будила, пусть не ласково, но без визга и упрёков. Мама поддерживала в квартире порядок и старалась создавать какой-никакой уют.
Да, заботилась о них с Юркой, и это немало. Изо дня в день отбивалась от лезущей в дом бедности, не успевая целовать и ласкать, не имея возможности баловать. И её саму вряд ли баловали родители – о них, оставшихся где-то в степях между Омском и Новосибирском, она за всё время упомянула раз пять… Кажется, её просто выставили за дверь и сказали: взрослая, теперь кормись сама.
Получила профессию, заняла место за станком и принялась плести сетку. Появлялись и исчезали мужчины, от каких-то из них появились сыновья. И она старалась их вырастить, вывести в люди