Желтая маска. Уилки Коллинз

      – Вини в этом его предков, но не его!

      – Я буду винить его, пока похищенное не будет возвращено.

      – А как ты можешь знать, было ли это, в конце концов, хищением?

      – Я с величайшей тщательностью изучил хроники гражданских войн в Италии и знаю, что предки Фабио д’Асколи отторгли у церкви, в час ее слабости, имущество, на которое они имели дерзость предъявить мнимые права. Я знаю, как в те бурные времена одним росчерком пера раздавали земли, уступая страху или ложным фактам. Я называю полученные таким способом деньги похищенными и говорю, что они должны быть возвращены и будут возвращены церкви, у которой они были взяты.

      – А что Фабио отвечает на это, брат?

      – Я не говорил с ним на эту тему.

      – Почему?

      – Потому что пока еще не имею влияния на него. Когда он женится, жена будет иметь такое влияние; и она заговорит.

      – Ты подразумеваешь Маддалену? Откуда ты знаешь, что она станет говорить об этом?

      – Разве не я воспитал ее? Разве она не знает своего долга перед церковью, в лоне которой ее вырастили?

      Лука встревоженно медлил. Он прошелся по комнате и наконец заговорил снова.

      – Это «хищение», как ты его называешь, достигает крупной денежной суммы? – озабоченным шепотом спросил он.

      – Со временем я, вероятно, отвечу на твой вопрос, Лука, – произнес патер, – пока же удовлетворись сказанным. Тебе теперь известно все то, о чем я обещал осведомить тебя в начале нашей беседы. Теперь ты знаешь, что если я хочу, чтобы этот брак состоялся, то – по соображениям, не имеющим ничего общего с личной заинтересованностью. Если бы все имущество, которое предки Фабио бесчестно отняли у церкви, завтра было возвращено ей, ни один грош из него не перешел бы в мой карман. Сейчас я бедный священник и останусь таким до конца своих дней. Вы, мирские солдаты, брат, бьетесь за плату, а я – солдат церкви и бьюсь за ее цели.

      С этими словами он решительно повернулся к статуэтке и отказывался говорить или отрываться вновь от своего занятия, пока не снял формы и не отложил заботливо в сторону отдельные части, из которых она состояла. Покончив с этим, он вынул из ящика своего рабочего стола письменный прибор, взял из бювара листок бумаги и написал на нем следующие строки: