Зеркало Анхелики. Ксения Славур

      – Катюш, ты что тут? Рому нашла? – услышала Катерина голос мамы. – Да, рано ушел, Царствие ему небесное! Пойдем к папе! Так и знала, что ты ни кагор не возьмешь, ни пирожков, сама домой заскочила! Надо же помянуть по-человечески. Пойдем, поздно уже, полагается до шести с кладбища уходить!

      Они пошли к отцу.

      – Вот, Паш, дочка твоя приехала! – сказала мама, вытирая отцову фотографию припасенной тряпочкой.

      Обе всхлипнули, принялись поправлять венки, вытаскивать сухие цветы, отвлекать себя заботами. Потом сели, разложили на столике кулечки и стопки, стали вспоминать, каким замечательным человеком был Аверьянов Павел, муж и отец. Раз-другой пригубили вина, налили стопочку и отцу, положив сверху нее пирожок.

      – Покойся с миром, Паш! Ты там меня жди, но не торопи, я еще хочу внуков понянчить, вырастить их, потом увидимся, расскажу тебе про них. Если сможешь оттуда чем помочь – помогай, будем благодарны!

      – Как странно ты говоришь! Так по-свойски, как живому.

      – Душа-то не умирает, да и слышит он нас, не отлетел еще. А что? Пусть помогает, он без дела не может, и нам хорошо, и ему приятно.

      Катерина только вздохнула, до маминой мудрости ей было далеко. Для нее смерть являлась чем-то окончательным, бесперспективным, для мамы – этапом, продвижением вперед. И слезы у мамы были другие – слезы горькой разлуки, долгого скучания, длительного ожидания, тягостного одиночества. Об отце она говорила, как будто бы он надолго отлучился.

      Подошел дядя Валера.

      – Садись, Валер, помянем моего! Я как знала, лишнюю стопочку взяла. Всегда беру – чего уж там? – мало ли!

      Он неспешно снял кепку, стряхнул ее об ногу, засунул за ремень, пригладил и без того слипшиеся волосы, сел. Мама придвинула к нему кульки с пирожками, яйцами, помидорами и огурцами, налила кагору. Дядя Валера церемонно отвел руку со стопкой в сторону и своим голосом древнерусского летописца торжественно сказал:

      – Ну, Павел Алексеевич, хорошим ты был мужиком, никто про тебя слова худого не скажет! И жил хорошо, и ушел легко, дай бог каждому так! Царства тебе небесного, прощения грехов, вечная память, вечный покой! Даст бог – свидимся еще! – и опрокинул вино в рот.

      У Катерины судорожно свело челюсть и заволокло глаза, а мама согласно и одобрительно кивала головой. Дядя Валера, откусив пирожок, деловито и строго спросил:

      – Пирожки-то его любимые?

      – Конечно, Валер, Паша только с мясом с капустой признавал! Ему напекла, – любовно заверила мама.

      – Эт правильно, пусть через нас порадуется, – одобрительно кивнул дядя Валера и громко хрустнул огурцом.

      Тут уж Катерина зашлась слезами.