Экспериментальная родина. Разговор с Глебом Павловским. Глеб Павловский
нет Путина – нет России». Российская политическая система функционирует, исходя из тезиса, что ее президент бессмертен.
По мнению Павловского, ключ к пониманию стратегического поведения и логики путинского режима дает пережитая ими катастрофа крушения СССР, а не мнимые геополитические интересы и ценности. Кремль не просто населен выжившими в переходный постсоветский период – здесь собраны специалисты по выживанию. Они мыслят всегда в терминах наихудшего сценария. Считая, что будущая катастрофа не за горами, они паразитируют на кризисах, увлекаясь экстраординарными ситуациями и политикой без правил. Этим людям недостает одного – трезвого видения будущего. Путин спас Россию, но оставил ее без будущего.
Разговор в этой книге довольно печален. Павловский опасается, что отказ России интегрироваться в мир XXI века может привести в конечном счете даже к коллапсу человечества. Как и его интеллектуальный учитель, историк-диссидент Михаил Гефтер, Павловский считает, что мы достигли конца истории, но, в отличие от Фукуямы, он видит в этом самый острый ее момент.
Сегодня я перечитываю наши разговоры с Павловским (только часть из них вошла в эту книгу), и меня не оставляет чувство, что западному анализу современной России более всего недостает понимания этой ментальности «конца света», характерной для политических и интеллектуальных элит эры Путина.
I
Детство в Одессе. Пятидесятые
Иван Крастев: Ты родился 5 марта – в день, когда умер Сталин?
Глеб Павловский: Да, только за два года до его смерти – в 1951 году. Мое двухлетие семья отмечала шепотом при закрытых ставнях. Гордясь звучной датой рождения, я с детства знал, что живу в несталинское время. Хотя оптимизм чувства 1950-х годов сам был эхом сталинизма. Люди жили в светлой паузе, на перевале от страшного прошлого и с вечной тревогой его возвращения в будущем.
Я родился в Одессе, а это место своеобычное в советской топологии. Неподатливые ленинизму одесситы жили веселей, чем в других местах СССР. Здесь царил культ повседневности, и на всякого, кто рассуждал об идеях, косились, как на психа. С другой стороны, одесский топос был сам по себе легендарен. Весело уже то, что первые хозяева Одессы были эмигранты-космополиты, как де Рибас и де Ришелье или граф Воронцов – англоман, высмеянный Пушкиным в злой эпиграмме. Текст ее после революции высекли на одесском памятнике Воронцову – «Полумилорд-полуподлец, полуглупец-полуневежда…», впрочем, румыны во время оккупации доску сбили и после не стали ее восстанавливать. Да и курортная Одесса как место пушкинской ссылки звучала смешно во времена, когда слали в Магадан или Коми.
Советские мифы ограждали одесскую вольницу от СССР. Так, фильм «Броненосец “Потемкин”» режиссера Сергея Эйзенштейна выдал городу поддельное свидетельство о героизме. В Одессе в 1905 году были перестрелки, был страшный еврейский погром. Но мятежный броненосец тут ни при