Призрак Адора. Том Шервуд
гавани. А я пришёл сюда и сразу всё рассказал.
– Я сбегал в дом к Давиду, – сообщил заряжающий пистолеты Нох, – там мальчишек с утра никто не видел.
– Не кажется тебе, что это две стороны одного дела? – спросил я у Бэнсона.
– Карета и полицейский?
– Карета и полицейский.
– Что же, на нас напали, предполагая, что мы можем погнаться за теми, кто увёз Эдда и Корвина?
– Я думаю вот как. Мальчишек схватили, чтобы с Давида требовать выкуп. Он купец известный, а дети для него – дороже жизни. Но, чтобы помешать нам выследить и отнять близнецов, решили напасть внезапно, чтобы избавиться от погони. Это хорошо, это ладно. Раз выкуп – значит, мальчишек прячут где-то недалеко. Значит, мы их найдём.
Нас обмыли, перевязали раны. Оказался вдруг перед нами столик, а на нём – большая сковорода с чем-то шипящим, красным, огненным.
– Острое и горячее? – попытался я пошутить, подхватывая ложку левой рукой, и бросил больной взгляд на Эвелин.
Она лишь грустно покачала головой.
– А эти двое, вы их убили? – послышался любопытный голосок успокоившейся немного Алис.
– Какие двое? – непонимающе спросил Бэнсон.
– Ну напасть-то на вас – нужно два человека, а не один.
– Вот как раз один.
– О-ой?!
– Да. Но очень сильный.
– Как ты?
– О не-ет, ещё сильнее. Я в него семь раз стрелял, но он убежал всё-таки. А перед этим нам с Томом шкуры попортил.
– И убежал?
– Как молния, Алис. Как ветер. Так что мы никого даже не обидели.
– А я бы убила его! – сердито сжала кулачки Алис.
– Ешь скорее, Бэнсон, – кривясь, сказал я. – У меня что-то аппетита нет. Сейчас поедем в порт, нужно Давиду сообщить.
– Нет, – возразила вдруг Эвелин. – Сейчас вы будете спать. Я вам сонной травки дала выпить.
– Зачем? – возмутился я.
– Затем, – спокойно прозвучал ответ, – что человек, потерявший много крови, внезапно падает в обморок, и надолго. Ты хочешь случайно встретиться с этим вашим убежавшим и упасть в обморок? Так-то. Ешьте – и спать. В порт пошлите одного из матросов. Или обоих: в доме сейчас достаточно мужчин для охраны. Если нужно – пригласите констебля, заплатите ему, пусть сидит у дверей, никого не впускает.
– Нет уж, – махнул я здоровой рукой. – Хватит нам на сегодня констеблей. Давай чего-нибудь наскоро выпьем, Бэнсон, а то действительно что-то в сон клонит.
Через четверть часа я уже спал. Последнее, что я слышал перед сном, – звон убираемой посуды и тихий горестный шёпот: “Томас…”
Проснулся я оттого, что в плече у меня торчала раскалённая игла. Терпеть, конечно, можно, но всё-таки очень, очень больно. Эвелин, сидя рядом на стуле, спала, склонив голову ко мне на подушку. Я тихо, оберегая плечо, привстал, дотянулся и поцеловал жену в крылышко носа. Она, не открывая глаз, улыбнулась, подняла руку, на ощупь коснулась моего лица.
– Болит? – спросила она шёпотом.
– Если бы знала, Эвелин, как ты красива, – вместо ответа сказал я.
– Хочу,