Последние капли радуги. Алек Янц
отца. Но вдруг Господь действительно сжалится на ним и спасет его пропащую душу? Ведь одного греха недостаточно, чтобы быть проклятым навечно?
А если ложь – это тоже грех, считается ли она им, если была совершена во благо?
Родион собирался спросить об этом в воскресенье на службе. Как раз перед тем, как согрешить в понедельник.
– Так ты согласен?
– Конечно, агент Морозова. Я всегда на вашей стороне.
Поль.
– Спасибо, что забрал нас, пап… извини.
– Ничего. Для таких случаев я и дал тебе телефон. Но скажи мне, сын, на кой вас понесло в эту помойку?
– Мы просто узнали, что там проходит церковная демонстрация и решили посмотреть, – молодой человек врал искусно и привычно, зная, что именно нужно сказать, чтобы никто не смог доказать его ложь, – А потом, когда начался этот кошмар, не успели уйти.
– Мы были уже почти в самолете, между прочим.
– Прости…пап?
– Да?
– Что с Полиной?
Борис ответил сразу же. Он врал так же искусно, как сын (точнее, сын врал так же искусно, как он), а Полю хотелось верить в произнесенные слова.
– Просто переволновалась. Такое случается. Врачи говорят, бояться нечего.
– Тогда можно к ней?
И, едва ли дождавшись утвердительного ответа, молодой человек бросился по больничному коридору, в сторону той палаты, куда отвезли его сестру.
– Вам сю… – начала медсестра на входе, но, увидев его лицо, зеркальное тому, что находилось сейчас в одноместной палате, растерянно моргнула, – Вы не…? Как вы прошли мимо…?
– Пропустите, – потребовал Поль, и женщина посторонилась, недоуменно и озадаченно глядя ему в спину.
Полина неподвижно лежала в постели, будто раскрашенная мелом, с закрытыми подрагивающими веками, капельницей в левой руке, растрепанными волосами, разметавшимися по подушке. Безобразие. Поль схватил с тумбочки расческу, и присел на край кровати. Волосы сестре имел право лохматить только он. И колоть имел право только он. И укрывать одеялом – только он. И вообще, Полину нельзя вот так оставлять одну, как нельзя оставлять его одного.
Поль не был полноценным человеком. Все, кто знал их, никогда не говорили, что есть такой парень Аполлон, или такая девушка Аполлинария, нет, это было невозможно, только Поль и Полина, те самые два близнеца, сводящие всех с ума своей одинаковостью.
Поль не был полноценным человеком без сестры, как лето не могло быть без зимы, как сама Полина – он верил в это – не была человеком без своего брата.
Только вдвоем. И никакая больничная койка их не разделит.
– Никакая, – согласилась Полина. Под приоткрывшимися веками вспыхнули солнечные лучи, – ты ещё поплачь, придурок.
– Сама ты… Знаешь, как я испугался?
– Знаю, – бледная ладошка поползла по простыни и сжала его руку, – Чуть с ума не сошел.
– Тебе весело?
– Нет.
Девушка закрыла глаза и тяжело сглотнула. Аппарат рядом с кроватью отозвался неприятным, порывистым