Последние капли радуги. Алек Янц
удивленно поднял взгляд. Отец смотрел на него прямо, осознанно, и тёмные, усталые глаза пылали непролитым, не затушенным таблетками огнём.
Он дернул планшет на себя, и мальчик почти вплотную припал к стеклу, чувствуя, как худые пальцы касаются его, дрожащих. Тёплые пальцы. Живые.
– Немедленно отойдите от стекла! – скомандовал надсмотрщик, торопливо нажимая какие-то кнопки в стене. Мужчина лишь крепче сжал пальцы сына, игнорируя приказ.
– Не позволяй им говорить тебе, что делать, – прошептал он. Стекло с обеих сторон запотело от их сбивчивого дыхания. – Они никогда не оставят нас в покое!
– Пациент, отойдите от стекла и поднимите руки так, чтобы мы их видели! – в коридор ворвались двое в халатах со шприцами наготове и бросились к мужчине.
– Он тебя коснулся? – рядом с Родионом возник врач в халате, с маской на лице. Не выслушав ответа, он дернул рукав мальчика и вонзил иголку ему в плечо, введя под кожу какую-то смесь. Родион вскрикнул и другой рукой схватился за стекло, глядя, как его отца общими усилиями двое врачей и надзиратель волокут прочь из коридора.
– Это не мы не в порядке! – кричал мужчина даже после того, как два шприца воткнулись в его шею с обеих сторон. – Это они не в порядке, сволочи, чёртовы психи! Это их сюда надо упечь и…
Крики стихли за закрывшейся дверью, и Родион спрятал лицо в ладонях, чувствуя, что его всего трясет.
– Не волнуйся, ты вряд ли успел заразиться, – врач потрепал его по плечу. – Но, если хочешь, можешь пройти дополнительный осмотр и…
– Не надо, – прервал его Родион, поднимая руку. На черном резиновом браслете с определенной периодичностью вспыхивал желтый огонек. – Меня и так сюда привезут, если что. Можно… можно просто уйти?
Через пятнадцать минут, после обязательной проверки, Родион покинул жёлтые стены больницы, чувствуя себя ещё хуже, чем когда сюда заходил. Вот уже столько лет ему приходилось наблюдать, как с каждым годом (с каждым днем!) отцу становится всё хуже, как он превращается в слабое подобие себя, теряет последнюю связь с прежней жизнью, и Родион никак не может это остановить!
Не то, чтобы он не пытался. Его приводили и в семь, и в восемь, и в девять лет, надеясь, что это размягчит нрав непреклонного отца, он сам приходил потом, пытался уговорить его обменять информацию на смягчение режима, но, как бы сильно ни ломало отца заключение, как бы разрушительно ни сказывались таблетки на его сознании, он продолжал стоять на своем.
– Хоть что-нибудь, папа. Приметы. Фамилию.
– Никогда.
И так каждую неделю, иногда с перерывами, иногда постоянно. Для Родиона это уже стало подобно работе, на которую он подписался сам, но от которой теперь невозможно было отказаться. Люди из ФГК каждую пятницу ждали от него подробного отчёта, но мальчик не мог порадовать их ничем, кроме новостей о том, что «состояние отца остается на стабильном молчаливом уровне». Вот и теперь, сидя в трамвае, Родион достал телефон, открыл почту и скопировал в сообщение прошлый