Ошибка императора. Война. Виталий Аркадьевич Надыршин
верхушки. Не учли наши революционеры: русские люди глубоко религиозны и преданны царю-батюшке, потому и не вышла большая часть солдат на площадь. Мужик-то русский, он сперва понять должен, что от него хотят, и будет ли ему, мужику, лучше от этого. А что для этого нужно?.. Слышали, поди, наш недавний разговор с товарищем моим Кириллом Игнатьевичем?..
Антон кивнул.
– Просвещение мужика – вот наиглавнейшая задача, мой дорогой лейтенант. Вот так я думаю. И заметить хочу, вы уж послушайте старика, Антон Дмитриевич. Для Европы главное – корысть, всё на деньги переводят, а для России главное – духовность. Вот откуда и вечное несогласие у нас. Господи! – старик перекрестился. – Уже начал изрекать мудрые мысли. Совсем старым, значит, стал.
Бывший тайный советник тяжело вздохнул и погрузился в свои мысли. Но Антон своим вопросом вывел его из этого состояния.
– Это что ж получается?!.. Значит, французы зря бунтовали, коль всё на место вернулось? Хочу вас, ваше превосходительство, спросить, – с насмешкой произнёс Антон.
Пристукивание танцующих пар каблуками (атрибут мазурки) и сама музыка заглушили слова лейтенанта, старик его не услышал, и Антон не стал дальше продолжать опасный разговор, тем более что, потирая колено, старик уже поднялся с дивана. Он пристально посмотрел на Антона и неожиданно тихим и печальным голосом изрёк:
– Память о мудрых никогда не исчезнет, ибо мудрость и просвещение есть законные дети своих родителей. Собирайте, молодой человек, эту сладкую пищу для старости. Господи, прямо на глазах старею, мудрость прямо-таки прёт наружу.
Старик окинул взглядом зал и, покачав головой, добавил:
– Ох-ох, зачем говорю, кому?..
И опять не извинившись, чуть-чуть прихрамывая, удалился в поисках очередного собеседника.
Прошло ещё около часа. Устав бесцельно бродить по залу, Антон присел на диван подле группы весьма пожилых людей. Причём старички сидели рядом, но обособленно, как бы отдельно от недалеко ушедших по возрасту дам, по всей видимости, собственных жён.
Старики были возбуждены. Весьма вероятно, спорили и, как обычно любят пожилые люди, весьма горячо, настырно добиваясь только своей правды.
– А я… а я, милостивейшие господа, говорил и говорю, – запальчиво и довольно громко убеждал коллег один из стариков, одетый в чёрный дорогой, но старомодный мундир государева чиновника не менее десятого ранга. – Государь наш спасал австрийский престол в 1848 году только из монаршей солидарности. А зачем, я вас спрашиваю? Держимордами стали мы в Европе, а не спасителями устоев чужой страны.
– Верно, верно, граф, глаголете. Пусть бы австрияки сами со своими венграми и воевали. Нам-то чего до них? Всем в Европе хотим помочь, всех примирить меж собой…
И тут, обратив внимание на подсевшего к ним офицера, старики, как по команде, замолчали. Зато их жёны, обвешенные драгоценностями, завидев красавца-лейтенанта, переключили на него своё внимание.
И уж тут Антон вдоволь наслушался от них упрёков в чересчур