Сказания Заморавии. Ильяс Сибгатулин
они уничтожали всё, что попадалось им, пока в один день не увидели летящего ворона. Это Урмак отдал самоличный приказ. И Эрроны, подчинившись, перестали устраивать резню и ускакали на юг. Там, между притоками Вэна и руслом Глиндина, стали ждать они возвращения Радагаса.
XXI
Тьма. Кромешная страшная тьма. И лишь два всполоха света. Блеск от лезвия кинжала в животе моего мёртвого брата и свет факела на стене спальни.
Сон, терзающий мою душу и моё сознание.
Но теперь тела матери и брата исчезают, растворяются.
И теперь остались только я и мой отец.
Я лежу на полу, рядом с кроватью. Отец стоит надо мной, как стоял над матерью. Он пытается меня убить, я вырываюсь. Всполохи света становятся ярче.
– Нет, отец, – кричу (или шепчу?) я, – Свет всегда должен быть.
В тот же миг всё переворачивается. Искажается. Чёрное становится белым, белое – чёрным. Тьма оборачивается светом, а свет становится тьмой.
Я стою над отцом, а он беспомощно лежит на полу. Что же я делаю? Что должен делать?
– Убить, – твердит голос сверху, – Убить страхи…
Я просыпаюсь.
Кэрин смотрит на меня в ужасе.
– Что с тобой, Радагас? Кошмары мучают твой сон?
– Да, это были кошмары. Но очень странные кошмары, – я стёр холодный пот со лба.
– Ты причитал во сне.
– Прости. Я тебя напугал, – я поцеловал Кэрин, она положила голову мне на плечо.
– А про что был кошмар? – спросила она.
Стены в опочивальне мерно светились, так же мерно, как капала вода в той пещере Чёрного Кряжа, и свет этот не раздражал глаз. Кровать была мягкая, и я почти сумел расслабиться.
Если бы не сон.
– Этот кошмар, – тихо произнёс я, – из моего прошлого. Но в этот раз сон повернул ход своего течения.
Кэрин смотрела на меня, а я всё продолжал говорить.
– Во сне я вижу страшную сцену былого. Отец убивает мою маму и младшего брата, Трибаса. Он вонзает кинжал в брата, а я смотрю на это, не в силах пошевелиться. Отец смотрит на меня дикими глазами и говорит, что со мной он разберётся позже, после того, как убьёт мать.
Я сжал кулаки.
– Не надо, Радагас, не вспоминай это и не говори…
– Нет, Кэрин, я должен.
И я продолжаю.
– Отец уходит в родительскую спальню. А я всё стою и смотрю, как умирает Трибас. Он тянет ко мне свои окровавленные ручонки. Его ладошки совсем маленькие, а пятна крови большие и тёмные, потому что кругом темно! Лишь блестит лезвие в животе дитя.
Трибас умирает. А я иду в спальню, услышав мамин крик.
Я как кукла-марионетка вхожу в спальню на не сгибающихся ногах. И вижу: отец стоит, тяжело дыша, над мёртвой матерью. Свет факела косо падает на предметы, освещая эту пугающую сцену. А тени предметов ползут куда-то вверх, к потолку, пытаясь вырваться наружу. А потом!.. Отец наступает на меня, его руки тянутся к моей шее. Но я кусаю руку, сильно кусаю, до крови. Отец в бешенстве кричит, что убьёт меня, а я убегаю вон.
Я замолчал, а Кэрин всё ещё смотрела