Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса. Джон Тревин

Государь отметил в своем дневнике: «25 апреля / 8 мая. Сегодня заступил караул, оригинальный и по свойству, и по одежде. В составе его было несколько бывших офицеров, и большинство солдат были латыши, одетые в разные куртки, со всевозможными головными уборами. Офицеры стояли на часах с шашками при себе и с винтовками. Когда мы вышли гулять, все свободные солдаты тоже пришли в садик смотреть на нас; они разговаривали по-своему, ходили и возились между собой. До обеда я долго разговаривал с бывшим офицером, уроженцем Забайкалья; он рассказывал о многом интересном, так же как и маленький караульный начальник, стоявший тут же; этот был родом из Риги». Примечательно, что этот караул нес службу в доме Ипатьева до 2/15 мая, состоял из бывших фронтовиков и был неизменно, со слов Царя, предупредителен. 2/15 мая этот отряд был полностью заменен, и Николай II пишет в своем дневнике: «Ни одного лишнего солдата в саду не было. Караульный начальник с нами не разговаривал, т. к. все время кто-нибудь из комиссаров находился в саду и следил за нами, за ним и часовыми!» День 2/15 мая стал днем резкого ухудшения режима содержания Царской Семьи: окна в доме были замазаны белой краской, их было запрещено открывать для проветривания, а прогулки были сокращены на час. Новый состав охраны набирался Мрачковским и Авдеевым. Охрана была набрана Мрачковским из рабочих Сысертского завода (30 человек) и Авдеевым – из рабочих Злоказовской фабрики (16 человек). Охрана делилась на внешнюю и внутреннюю. Внешнюю охрану ДОНа несли сысертские рабочие, внутреннюю – злоказовские. Соколов писал о характере этих рабочих: «Фабрика братьев Злоказовых работала во время войны на оборону: изготовляла снаряды. Работа на фабрике избавляла от фронта. Сюда шел самый опасный элемент, преступный по типу: дезертир. Он сразу всплыл на поверхность в дни смуты, а после большевистского переворота создал его живую силу» (Мультатули П. В. Свидетельствуя о Христе до смерти… СПб., 2006. С. 475—476). Из показаний бывшего охранника Ипатьевского дома Ф. П. Проскурякова: «Главным начальником над домом и над нашим караулом был рабочий со Злоказовской фабрики Александр Мошкин. В нашей же команде был главным начальником Медведев. Он именно был начальником. Никто его на это не выбирал, а так, просто, с самого начала он принимал охрану. Он нам раздавал жалованье, он ставил на посты и вообще был у нас как начальник. Мы все получали 400 рублей жалованья, а Медведев получал 600 рублей. Авдеев был весь день в доме, помещаясь в комендантской комнате. Он приходил с утра часов в 9 и уходил домой часов в 9 вечера. Мошкин все время находился в комендантской комнате, жил там. Медведев при них также находился все время в этой же комнате и ночевал даже там. Караульные посты были следующие: 1) пост наружный у будки около ворот, 2) пост наружный у будки вблизи часовенки, 3) между заборами у окон дома, 4) в переднем дворе у дверей в дом, 5) в заднем дворе, 6) в саду; внутри дома было два поста: 7) у парадной двери в верхнем этаже около комендантской комнаты, 8) около уборной, где находился клозет и ванная комната; кроме того, было еще три пулеметных поста: 9) на чердаке дома у окна, 10) на террасе, выходившей в сад, и 11) в нижнем этаже дома в средней комнате. Приблизительно с неделю понесли мы охрану, и Авдеев привел еще 15 человек, приблизительно, рабочих со Злоказовской фабрики. […] Злоказовские рабочие стали жить вместе с нами же внизу дома Ипатьева. […] До появления их [латышей] мне приходилось, как и другим, несколько раз стоять на постах внутри дома и у комендантской, и у уборной, так всего, примерно, раз шесть на обоих постах. Стоял я на этих постах и утром, и днем, и вечером, и ночью. Я видел за это время всю Царскую Семью: самого Государя, Государыню, Наследника и дочерей: Ольгу, Татьяну, Марию и Анастасию. Мне приходилось хорошо их видеть, когда они шли на прогулку, в уборную или проходили из одной комнаты в другую. Гуляли они все, кроме Государыни. Я никогда не видел, чтобы она ходила гулять в сад. Наследника я, правда, видел только один раз, когда его несла на руках на прогулку старшая дочь Государя Ольга. Наследник все время был болен» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 272—273).

«Первоначально, в первые дни пребывания Царя, Царицы и Великой Княжны Марии Николаевны, охрана находилась вместе с ними на втором этаже. Потом ее перевели вниз, на первый этаж, а затем для нее был выделен находившийся напротив дом Попова. На нижнем этаже осталась только комендантская, а затем Юровский поместил туда же уже набранную им внутреннюю охрану. Отношение внутренней и внешней охраны к арестованной Царской Семье было разным. Если внешняя охрана, в целом, не выходила за рамки приличия, а со стороны некоторых охранников даже очевидно было сочувствие к Царской Семье, то внутренняя являла себя во всей „революционной красе“. Стены дома были испещрены нецензурными надписями, караульные часто злоупотребляли спиртным и горланили революционные песни. Один из внутренних постов был установлен рядом с уборной, поэтому Узники, направляясь в уборную, были вынуждены видеть стоящего рядом часового. Особенно это было тяжело для Великих Княжон, в отношении которых охранники иногда отпускали скабрезные шутки» (Мультатули П. В. Свидетельствуя о Христе до смерти… СПб., 2006. С. 477). Вот что об этом рассказывал чудом уцелевший камердинер Государя Т. И. Чемодуров: «Государь помещался в верхнем этаже дома, и в распоряжение всех нас были предоставлены 6 комнат и еще одна комната, служившая гардеробной, и кухня. День и ночь в верхнем этаже стоял караул из трех красноармейцев: один стоял у наружной входной двери, другой в вестибюле и третий близ уборной. Поведение и вид караульных были совершенно непристойные: грубые, распоясанные, с папиросами в зубах, с наглыми ухватками и манерами, они возбуждали ужас и отвращение. В комнате направо от входа в переднюю помещался комендант – Александр Дмитриевич Авдеев. […] В полном подчинении Авдеева была вся караульная команда во главе с начальником караула; начальники караула менялись еженедельно; всех караульных было до 30 человек; помещались дежурные караульные в нижнем этаже дома. Все сношения с внешним миром и все распоряжения хозяйственные производились через коменданта; закупка провизии или нужных в хозяйстве вещей, отправка белья в чистку и т. п. Упомянутый в моем показании Дидковский не менее четырех раз в неделю производил контроль, обходя все комнаты, занятые государевой семьей; проходил он всегда в обществе одного-двух штатских лиц (каждый раз все новых) и как был, в шапке и калошах, входил в комнаты, не спрашивая разрешения. При этих посещениях Государь, Государыня и Вел. Княжна Мария Николаевна занимались своими делами, не отрывая головы от книги или работы, как бы не замечая вовсе появления посторонних лиц» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 62).

Автором песни «Отречемся от старого мира» (или «Марсельезы») был один из идеологов народничества П. Л. Лавров (1823—1900). Там есть такие слова: «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног! Нам не нужно златого кумира, ненавистен нам царский чертог!» Из показаний охранника А. А. Якимова: «Пьяные, они шумели в комендантской комнате, орали, спали вповалку кто где хотел и разводили грязь. Пели они песни, которые, конечно, не могли быть приятны для Царя. Пели они все «Вы жертвою пали в борьбе роковой», «Отречемся от старого мира», «Смело, товарищи, в ногу». Вот показания другого охранника Ф. П. Проскурякова: «Оба они выпивали у себя в комендантской, и Юровский и Никулин. Бывало, напьются в комендантской, и начнется у них пение. Никулин мог на пианино играть – в комендантской оно стояло. Вот, бывало, Никулин играет, а Юровский свои «шары» [глаза] нальет, и начнут оба орать: «Отречемся от старого мира, отрясем его прах с наших ног! Нам не нужно златого кумира, ненавистен нам царский чертог» и т. д. Или, бывало, все поют: «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Мошкин тоже позволял себе иногда петь эти песни, но всегда в отсутствие Авдеева, и Авдеев этого не знал. А эти не стеснялись» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 274).

На допросе у следователя Соколова бывший охранник Ипатьевского дома А. А. Якимов показал: «Только одно я сам наблюдал из Жизни Царской Семьи: они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения. Пели они Херувимскую песнь. Но пели они и какую-то светскую песню. Слов ее я не разбирал, а мотив ее был грустный. Это был мотив песни: „Умер бедняга в больнице военной“ (Слова этой песни, популярной в то время, были написаны К. Р.). Слышались мне одни женские голоса, мужских ни разу не слышал» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 338).

Речь идет о записке на отрывном листе 16x10,5 см. На обороте вчетверо сложенного листа в правом нижнем квадрате надпись: «Для передачи Николаю Владимировичу Деревенко» (Тобольск, 4/17? мая 1918). На обороте в левом верхнем квадрате надпись красными чернилами: «разрешено Хохряков». В связи с передачей этой записки Хохряков учинил Н. Деревенко формальный допрос. Т. Е. Боткина рассказывает об этом случае следующее: «В день смены отряда Особого Назначения на отряд Родионова (4/17 мая) произошел еще один маленький инцидент: Алексею Николаевичу и сыну д-ра Деревенко очень нравилось тайно переписываться, хотя никто не мешал им переписываться явно, через самого Деревенко. Им же доставляло особенное удовольствие пересылать письма каким-то таинственным способом, в просверленных просфорах, например. В этот раз Алексей Николаевич передал свое письмо Коле Деревенко через своего лакея Нагорного, который должен был принести ему ответ, но Нагорный запоздал, вернулся обратно, когда караул от отряда Особого Назначения уже сменился Родионовским. Нагорного обыскали, нашли письмо самого невинного содержания и подняли целую историю. На основании этой истории с письмом, д-р Деревенко не был пущен к Их Величествам, но и под арест не попал» (Письма Святых Царственных Мучеников из заточения. СПб., 1998. С. 340).