Там, где меня ждёт счастье. Том четвертый. Мэгги Ри
не было семьи, которая могла бы стать для меня чем-то большим, чем-то родным. Это внутренне уничтожало, ведь с каждым днём я все больше ощущал себя изгоем… Никому не нужным «гадким утёнком».
Ведь у меня были отношения с девушками, у меня была влюбленность, у меня были праздники и вечеринки в жизни, у меня было много секса и поцелуев… А счастья так и не случилось. Я чувствую себя просто оболочкой для души. И всё. Разве для того меня старалась рожала мать? Разве не у каждого в этой жизни своя роль?
Построив монолог с самим собой, я поднялся с дивана и открыл один из альбомов. Фотография была потертая, но на ней был изображен Робертосик с семьей. Как не странно, рядом с ним был Маркус, который сейчас для него уже не существовал, и я немного задумался:
«А вдруг моя роль в этой жизни – объединять людей живых и умерших?»
Эта мысль привела меня к размышлению о том, что умел делать только я – «воскрешение». Этот дар мне однажды достался при рождении, и я обнаружил его однажды, когда очень хотел воскресить мать и отца, чтобы просто с ними встретиться. Ступая буквально по хрупкому льду, я увидел их в том мире, но они не были мне рады. Отец не узнал во мне сына, а мать просто отреклась от меня, сказав, что я никогда не стану им родным, ведь именно я виновен в их смерти… Но это не так. Я был всего лишь маленьким младенцем, требующим материнского молока, который мгновенно остался без родителей и был отправлен в детский дом. Маленький, голодный, по сей день хранящий в памяти холодную ночь, которая согревала меня своей тишиной, пока рядом бегали бездомные собаки и кошки, нюхая меня и трогая грязными лапами. Я мог быть съеден, но судьба меня уберегла, так и не дав мне понять, для чего именно я остался жив.
Потом я воскресил Джекки и исчез на полгода, залечивая последствия. Мое состояние после того, как он вернулся на землю, ухудшилось, я стал хуже видеть и слышать, а во время грозы меня безумно бросало в дрожь как этого пса тогда, когда его полумертвым бросили куда-то в густы под надвигающейся бурей. Одно меня радовало: теперь у него была семья, любящие хозяева, которые могли его прижать к себе и поцеловать в лоб, которые обеспечили его теплым домом. Это было все, чего я только мог желать лучшему другу.
Сделав пару шагов к коридору, в комнате Робертио Телио-Лентие я увидел теплый свет. Они забыли его выключить, когда уходили, и я тихо прошел в их комнату. На кровати лежали свернутые пижамы, а шкаф был немного приоткрыт. В шкафу висели докторские халаты, и я немного зажмурился, вспоминая о том, как они выглядят на медиках, которые так меня раздражают. Сделав шаг влево, я что-то опрокинул, и на пол упала стопка одежды, а под ней оказался спрятан небольшой синтезатор. Видно, в этой семье кто-то прежде играл на нем, а теперь он стоял и пылился. Тогда, протянув провод до розетки, я подключил его к ней и потер ладони в предвкушении прекрасной музыки. Синтезатор не был роялем или фортепиано, но на нем тоже можно было сыграть, и это меня расслабляло.
Подвинув к нему небольшой табурет,