Пармские фиалки. Ричард Брук
мало, но Верней по опыту знал, что хныкать и жаловаться, равно как и качать права, требуя особого отношения, бесполезно и только навредит… Так что он вполне беспечно позволил снять с себя часы и ремень, надеть наручники (полицейские обошлись бы и без них, усердствовали лишь для острастки) и увести в камеру предварительного заключения.
Неожиданным приятным сюрпризом стал сокамерник – красавчик-марокканец лет двадцати двух, с громадными черными глазами и длиннющими ресницами, задержанный за торговлю травкой. Поначалу он притворялся, что не понимает по-французски, но, убедившись, что Верней не представляет никакой угрозы и меньше всего похож на полицейского провокатора, сам подсел к нему и, дразняще улыбаясь, попросил закурить. У Эрнеста была при себе едва начатая пачка «Житан» – при досмотре ее не забрали, как и спички – и он радушно поделился со страждущим… после чего Джемаль (так представился товарищ по несчастью) подмигнул ему и вытащил свою пачку. С виду это были невинные биди (2), обычное дешевое курево иммигрантов, но стоило принюхаться, как у сигареток обнаруживался тонкий экзотический запах… Можно было только догадываться, как предприимчивому пушеру удалось пронести в камеру такое богатство. Благоразумие требовало отказаться от угощения, не хватало еще, чтобы к обвинению в хулиганстве и побоях присовокупилось нарушение дисциплины в полицейском изоляторе, да и кто знает, что за намерения скрывались за щедростью незнакомого араба.
Но Эрнест начинал чувствовать тоску и апатию, что частенько случалось с ним после приема изрядной доли алкоголя и адреналиновой вспышки. Он знал, что если не встряхнет нервную систему прямо сейчас, то к утру будет как выжатый лимон, не способный связать два слова, и в то же время агрессивно ненавидящий всё человечество… и это замечательное состояние точно не облегчит его положения и не поспособствует установлению контакта с комиссаром.
Верней взял предложенную биди. Конечно же, внутри был не простой табак-самосад, а марихуана, с примесью какой-то пряной травки, маскирующей характерный маслянистый аромат.
– Что? Хорошая? – спросил Джемаль и сверкнул белоснежной улыбкой, когда художник с видом знатока кивнул головой:
– Отличная… – он откинулся спиной на стену и прикрыл глаза, наслаждаясь курением, как медитацией, и тут марокканец прошептал ему на ухо:
– Ты красивый… – голос его охрип от возбуждения. Эрнест неохотно разомкнул веки, собираясь объяснить, что благодарен за травку, но в дальнейшем не заинтересован, спасибо, нет. Рука Джемаля тем временем потянулась к застежке на брюках, расстегнула верхние пуговицы, вытащила наружу край рубашки и пробралась под нее, легла на живот. Член художника отреагировал предсказуемо и начал стремительно твердеть… алкоголь никогда не влиял в худшую сторону на сексуальные желания и возможности Вернея, и, судя по намекам отца, это была счастливая