Либерализм как слово и символ. Борьба за либеральный бренд в США. Рональд Ротунда
демократия больше не является основанием для политического соперничества, то в остальном мире она не является всеобщим предметом веры. Там слова «демократия», а также «социализм», «коммунизм» и «либерализм» «суть ярлыки, к которым сводятся базисные термины политического спора XIX–XX вв.», – утверждает Джованни Сартори[40]. Однако в США обладание символом «демократия» не дает его владельцам больших преимуществ, поскольку здесь владельцем демократии является каждый. В США социализм и коммунизм являются уничижительными ярлыками и выпадают из американской традиции[41]. Единственный из современных символов мирового значения, который стал значимым и в нашей стране, – это «либеральный», или «либерализм».
Как показывает исследование, слово «либеральный» представляет собой важный пример, служащий для иллюстрации истории употребления политических слов-символов – того, как они возникают и исчезают, – потому что это особенно сильное слово. Хотя в нашей стране слово «либерализм» не имеет точного значения, люди часто старались ему это значение придать, всякий раз вкладывая в определение – или в «истинное определение»[42] – свое собственное понимание; по крайней мере до недавнего времени, когда гораздо более модным стало слово «консервативный»[43]. Что бы ни означало слово «либерализм», никто в Соединенных Штатах не хочет, чтобы его считали нелиберальным (illiberal). По утверждению Адама Улама, «на Западе каждый, кто не объявляет себя фашистом, претендует на то, что он либерал; типы этих либералов и программы, защищаемые под именем «либерализма», колеблются здесь от крайнего консерватизма до коммунизма»[44]. Помимо множества других политиков, о своей принадлежности к либералам решительно заявляли Герберт Гувер, Франклин Рузвельт и Роберт Тафт[45]. Гувер и Тафт были настолько же уверены, что Новый курс не представлял собой либерализма, насколько Рузвельт был уверен в обратном. Хотя со временем более популярным стал термин «консервативный», а термин «либеральный» пришел к закату, новые консерваторы часто называют себя либертарианцами[46].
Признание силы этого политического символа становится очевидным и «из тех уточняющих прилагательных, которые обычно стараются использовать те, кто атакует “либералов”», – пишет Чарльз Фрэнкел[47]. Даже в 1958 г., когда президент Эйзенхауэр поддерживал весьма консервативного Уильяма Ноулэнда из Калифорнии, Айк[48] нападал на «самозваных либералов… [за их] непреодолимое влечение… к проматыванию денег – ваших денег» (курсив мой. – Р. Р.)[49]. Нападкам подвергаются только самозваные либералы, истинные же либералы, как предполагается, – замечательные люди. Один комментатор подробно описал это специфически американское обыкновение атаковать только «определенных» либералов: «Сенаторы от южных штатов, гордившиеся тем, что их считают консерваторами, обычно атакуют не “либералов”, а “северных либералов”. Иногда они добавляют, что сами
Луис Харц (Louis Hartz) в книге «The Liberal Tradition in America» (New York: Harcourt, Brace & World, Inc., 1955) подтверждает очевидное равнодушие к социализму и коммунизму в США. [См. рус. пер.:
См. например:
См. также:
К 1978 г. 42 % опрошенных респондентов назвали себя умеренно консервативными или очень консервативными. В 1964 г. только 30 % опрошенных отнесли себя к этой категории
См. например:
В начале 1970-х годов либертарианцами стали называть себя американские сторонники классического либерализма, которым не находилось места в сложившемся политическом спектре США, состоявшем из либералов (старых левых – прогрессистов, присвоивших либеральный бренд, чему, собственно, и посвящена настоящая книга), консерваторов (старых правых) и левацких радикалов (новых левых) (см.:
Цит. по: