Дом, которого нет. Мара Винтер
– за импульс кровный.
Так Жанна д'Арк, ниспосланная свыше, для
всех англичан – драконша огнедышащая.
Парик был чёрный. Лорой надевался,
чтоб перестать собою быть: на время.
Савонаролой, как фанатик, звался,
и предназначен был потом к сожженью.
Его напяливала редко, перед зеркалом.
Как будто о таком поговорить есть с кем.
Вот. Так она дошла до христианских
сказаний. И, взвалив за "грех" вину
на плечи, вместо поиска, кто в шаг с ней
идёт по терниям, себя кляла одну.
Свой пол табу покрыла, как всё гадкое.
Отвергла веру, в атеистки записав себя.
И от привязки вниз, к миру животному,
и от божественного, сверху, отделилась.
Как в камере, в себе. Что остаётся тем,
кому осталась мысль одна от силы?
Ну, думать… ну а думать больно. Смерти
своей описываешь ветер – ветром. В ветре.
Тут даже не совсем и атеизм.
Тут богоборством пахнет с расстояния.
Когда кричишь: «Твоих не надо призм
мне, чтоб смотреть!» – сей вопль уже послание
кому-то. Настоящий атеист
об этом и не думает. Лист чист,
что сведенья о высшем заполняют.
Не думаешь, знать, этого и нет
(не в общем мире: в мире персональном).
А тут: «К чертям Иерусалим, Тибет
и Мекку! Я не верю, потому ж,
почему нас бросает бог и муж».
Со стороны сей вывод нелогичен.
Есть оправданье веское у ней:
никто не объяснял, в живом обличье,
ей переносный смысл. Одной сложней.
Призваньем родственна Таис Афинской, а
в уме до Македонского возвыситься б.
Душить чертей в подземных казематах –
под знаком равенства с тем, чтобы их кормить.
Вместо мутаций можно б развиваться
по верным направлениям. Дружить
и с телом, и с анимусом: опорой.
Она ж куснула яблоко раздора.
Проблема в сердце. Сердце мирит верх
и низ. Из двух Инессе мудрое досталось.
Старша́я ж, промежног сочтя за смерть,
к башке одной (профессор Доуль) свела всё.
Таким вот способом от тела отреклась.
Его ничтожа, проявляла власть.
Смотрела на себя и бритву Лора.
Такое нынче названо селфхарм.
Чтоб боль свою за тысячью запоров
увидеть, выпускала крови грамм.
Ни одного из шрамов всех – на вене.
Изрезанные руки – след сомнений.
Спустя года, в кафе с видом на прошлое,
окинет взором все свои метания
и улыбнётся. Что казалось "с рожками"
внутри, теряет их на расстоянии.
Палач и жертва, миновав две стадии,
их к миру приведёт однажды: сам в себе.
Была безбожной Лора… ну… полгода.
Глаза в глаза со смертью, как с концом. А
затем харкнула ядом чёрту в морду,
признав его в себе и вне тем самым.
Тому, кто разъедает, будто щёлочь,
всё