Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я. Андрей Валентинов
богоравный, ту, на которой сала побольше!
Хмурятся гетайры, на девок сальных даже не смотрят, я на всякий случай расстояние глазами меряю до ближайшей двери (прорубимся, ежели что, не впервой), богоравные да почтенные мужи ливийские гогочут, танцовщиц прямо на столы опрокидывают…
– Дамеда-бог! Дамеда бог великий!
– Ванакт! Тс-с-с-с!
Редко когда от моего Мантоса «тс-с-с-с!» услышишь. Но это еще ладно, а кто меня «Дамедой» обозвал?
– Дамеда-бог! Дамеда-Осирис! Сет! Сет! Сет!
Поворачиваться не стал (ведь «тс-с-с-с!»), просто глаза скосил. Стоит между гетайров богоравная царевна Уастис, богоравной сальной горы дочь.
Понял Мантос-курет, что нечисто дело. Понял – пропустил девчонку. Да вот только…
– Дамеда-Осирис! Сет! Иалу! Иалу! Сет!
Стоит, шепчет, смотрит… Ой и смотрит же, толстушка! Будто я уже на погребальном ложе.
– Сет! Дамеда-Осирис!
И нет ее! А богоравный Шабак бен Шабак уже новую чашу к потолку закопченному тянет.
Ну вот, теперь уже и Осирисом обругали!
Не уехали все же – до утра остались. Обещала гора сальная назавтра всех вождей собрать – о походе на Кеми потолковать. После пира – какой разговор? Вот проблюются богоравные…
Низкий потолок, на стенах чудища звероголовые зубы скалят, у окошка маленького ложе под покрывалом цветастым, тоже низкое, резное, не иначе мастера из Кеми расстарались. Дерево позолотой сверкает, по углам – девушки крылатые и на подголовнике кости белой – такие же девы-осы. Поглядишь и не сообразишь сразу – то ли для ночного сна ложе такое, то ли для вечного.
Бросил я плащ-хлену прямо на пол каменный.
Задумался.
Ежели не врет басилей Шабак (врет! врет! врет!), здорово получиться может, не хуже, чем у гиксосов. Ливийцы пустыню как пазуху своей жены знают, а у Мернептаха, ванакта Кеми, войска на севере собраны. Пройдут ливийские стрелки пустыней прямо к берегам Итеру-Нила, наведут шороху возле Фив и Мемфиса, а тут и я пожалую – от Газы и Аскалона.
Но почему Осирис? И Сет почему? Осирис, он вроде бы в Кеми первый бог…
– Тс-с-с-с-с-с!
Мог бы и не прикладывать палец к губам Мантос-курет. Сам заметил: и как дрогнуло пламя в светильниках чадящих, и как неслышно провернулась плита в стене – как раз та, на которой самое страшное чудище нарисовано.
…Рассказывали, будто в Микенах, в Пелопсовых палатах, тоже есть такое. Вроде бы стенка, а за стенкой…
А за стенкой Уастис, богоравная царевна ливийская.
На куретов даже не взглянула, ко мне шагнула, склонила голову… на колени стала.
– Дамеда-бог великий! Дамеда-бог прекрасный! Дамеда-бог любимый! Дамеда-бог, беги!
Моргнул я только, подобное услыхав. Даже не сообразил девчонку с коленей поднять.
– Отец мой – Сет. Ты – Осирис великий. Отец мой Кеми посылать, Кеми сообщать. Кеми корабли посылать. Отец войско собирать! Сет! Сет!
Поглядела на меня толстушка, да так, что вспомнил я наконец, кто такие Сет с Осирисом[23],
Осирис и Сет – в египетской мифологии – боги-братья. Сет из зависти убил Осириса. Поля Иалу – царство мертвых.