Музей героев. Дмитрий Вельяминов
Он снял тельняшку и в штанах бодро побежал к краю холма. Ни у кого не вызвало удивления его желание окунуться в холодной и быстрой реке, дно которой усыпано острыми камнями. Юра, как и все, был пьян и потому забыл, что под этим холмом, высотой с трехэтажный дом, не река – которая протекает под холмом, что ниже, – а дорога. С разбега рыбкой он сиганул вниз, но никто из мужчин не придал этому значения. Никто не кинул даже взгляда ему вслед. Все знали, что Юра служил в ВДВ и прошел две войны, как и все остальные, кроме меня. Минуты через две после того как раздался шлепок и сопровождающий его мат, Юра вернулся, без видимых следов телесных повреждений и продолжил пить. Что называется «no comment» – все по-прежнему смотрели на кипящее мясо.
Когда я вырасту, я и сам однажды упаду с третьего этажа на камни и битое стекло, а однажды меня даже собьет троллейбус – в обоих случаях, невредимый, я встану и продолжу пить. Это увидит мой хороший друг и поразится – но секрет прост, ему меня научил Юра. Каждый раз, когда собираешься выпасть из окна, быть сбитым машиной или избитым до полусмерти, нужно подгадать момент так, чтобы в твоей крови уже была бутылка водки. У меня всегда получалось.
Я вернулся домой. Из проезжающих мимо на небольшой скорости машин по нашей улице, из всех телевизоров, где не так давно появились музыкальные каналы, орала песня «The Prodigy» – «Firestarter» – о зачинщике неприятностей, пристрастившимся к страху. Меня определили в новую школу. В нашем районе их было еще две: одна хорошая, в которой дети уже с третьего класса свободно говорили на английском, и та, в которую зачислили меня. Как сказала мама, «школа со сложным контингентом». Я быстро освоился. Два дня – три драки: с Герасимом из шестого, бросок через бедро Калмыкова из параллельного и серия ударов с Маусом из моего класса, после чего мы с ним и ско-решились. Отличный парень, похожий на меня, единственное, что ему во мне не понравилось – это майка с Куртом Кобейном. Но вскоре мы уже вместе с пацанами бегали курить на переменке. Мы были младшими из тех, кто курит, – пятый класс. Остальные пацаны были старше. Я уже тогда понял, что это заповедник настоящих отморозков. Выделить кого-то из этих вечно мрачных парней было сложно. Но все-таки такие встречались.
Первым уроком был труд – занятие только для мальчиков. Мы все как-то интуитивно чувствовали, что это рудимент советской системы образования: учить работать на токарном станке тех, кто видел свое будущее только в занятиях коммерцией или, на худой конец, бандитизмом, – абсолютная утопия. Это понимал и Саныч, поэтому несколько станков и циркулярную пилу никогда не включали и держали за железной сеткой, чтобы никто из выбравших себе столь нежные профессии не отхуячил себе руку, о возможности чего сообщали плакаты на стене. Возможно, их нарисовал Саныч. На одном из них был изображен малолетний дегенерат с выпученными глазами, брызги крови и, вылетающая из-под лезвия циркулярки, кисть руки. Саныч явно рисовал это не без удовольствия и был доволен результатом. Занять