Одно Целое. Константин Юрьевич Ларенцев
лёжа на кровати, и решаю немного пройтись, пока остальные не проснулись. Потихоньку встаю, одеваюсь и выхожу из номера, попутно пишу записку, что ушёл прогуляться. Оставляю её на журнальном столике, дабы никто не волновался, куда я пропал ни свет ни заря.
Выхожу из отеля и направляюсь в сторону моря. Царит гармоничная несуетливая атмосфера непроснувшегося города. Слышен шум волн приветливый и мерный, временами превращающийся в музыку, наполняя тишину своим великолепием. Я подхожу к воде, мочу руки в набегающей волне, омываю лицо и, глубоко вдохнув свежего морского воздуха, произношу вслух:
– Привет, здравствуй, моё прекрасное, вот мы и увиделись вновь.
– Шшш…шшш…шшш… – доносится нежно в ответ.
Всё внутри наполняется приятным ощущением. Я иду вдоль берега, мысли то появляются, то исчезают, то появляются вновь. Они настолько мимолётны, что не удаётся прочитать их. Чуть поодаль я вижу скамейку, подхожу к ней, сажусь и закуриваю сигарету. Где-то между небом и водой проявляется едва уловимый силуэт корабля. Он как призрак, голограмма, глянешь так, вроде есть, а чуть вот так, вроде и нет.
– Здесь не занято? – я поворачиваю голову и вижу возле себя мужчину в пальто, в толи шляпе, толи берете и очках причудливой формы с затемнёнными стёклами. На вид ему лет пятьдесят, он похож на какого-нибудь художника или писателя.
– Нет, свободно. Присаживайтесь, если хотите.
– Я вас здесь раньше не видел, – он раскуривает трубку.
– Да я здесь, собственно, в первый раз, гостим с друзьями.
– И где же они?
– В гостинице отсыпаются.
– После вчерашнего? – с улыбкой интересуется незнакомец.
– Ага, – улыбаюсь в ответ я.
– Вы так внимательно всматриваетесь вдаль, случаем не поэт, стихами не балуетесь?
– Как-то не приходилось, мысли всё как-то в прозе лезут.
– А у меня так вообще без слов, кисти да краски.
– Мне, кстати, так и показалось, что вы художник или писатель.
– Взаимно. Видимо, рыбак рыбака и вправду издалека примечает.
– Возможно, только мои мысли пока ни во что мало-мальски творческое не материализовались.
– Это ничего, главное, чтоб они были, а выход свой найдут, всему своё время, какие ваши годы.
– Двадцать четвёртые.
– О, возраст прекрасного неведения.
– В смысле?
– Ощущается, что многое знаешь, почти всё понимаешь, постоянно экспериментируешь, намеренно усложняешь всё вокруг. Потом ищешь выход из всего этого, находишь его и начинаешь плести новый клубок, чтобы снова в нём запутаться и искать выход.
– Нуу, что-то типа того, – я увлечённо смотрю на своего собеседника и закуриваю ещё одну сигарету, – а как не плести эти клубки, не тратить время попусту на бессмысленные эксперименты и понять что действительно важно?
– Насколько я знаю, всё это очень индивидуально. Вся прелесть именно в этих самых клубках. Ты в них и радуешься, и грустишь, учишься чему-то, временами отрываешься просто. Внутри этого всего кроется тот