Лёгохонькое тепло. A.G.A
из них считает, способны любить. Способны на счастье. Способны чувствовать, в конце-то концов. А она не понимала этого. Значит, проблема в ней. Конечно, что-то всегда шевелилось у неё внутри. Она и радовалась, и злилась, и впадала в апатию, и вновь просыпалась, следя за утренним лучом, в полной уверенности очередного дня. Но всё то было так гладко, так медленно и слабо, что Марго не захлёбывалась чувствами, а могла осмотреться в происходящем. Могла оценить плюсы, минусы, причины происходящего, но максимальной реакцией у неё было лишь немного большее выдавливание воздуха через нос.
А ведь люди на улице бегают, кричат что есть мочи, некоторые набрасываются друг на друга и висят с глупыми улыбками. Иные могут вспылить с полуслова, будь то неуместное или случайное слово. Им неважно, даже если собеседник забылся, не знал о проблемах первого или просто оговорился. Они могут впасть в ярость, в слёзы, в гнев, пустив в ход кулаки. Они искренне верят в тот момент, что поступают правильно, что неизвестная, необозначившаяся проблема только таким образом может решиться. Окружающий мир меркнет, они не способны оценивать ситуацию, они просто текут в порыве чувств. Настоящая вера в предлагаемые обстоятельства.
Вот мысли девочки вновь шли на разочарование. Данное чувство рождается, когда не оправдываются ожидания, когда человек с лишком задумал, а вышло всё не так, как планировалось. Но Маргарита давно ни на что не надеялась, лишь бы не было хуже. Так что разочарование являлось теперь нормой. На обратное надеяться она не способна. Просто не может. Людям дано, а ей нет. В ней отклонение, она – урод. Но где б найти такое место, куда запирают всех таких же? На измятых страницах разваливающегося дневника, куда её уже не пускал разжившийся там молодой человек?
Клевер вырос в точно такой же квартире, в тех же условиях, ибо должен был всего добиться сам. Или может мама его жила с богатым мужем, но он сам захотел жить с папой. Папа не занимался воспитанием и всегда работал. Да и воспитывать не нужно было его, он всё делал сам. Так, к моменту определения своей роли в мире, он занялся исправлением всего составляющего. Комната его в момент поменялась. Он подклеил обои, хоть они не мешали и показывать было их некому. Не дожидался Клевер удобного момента, чтобы спросить трудовика, а напрямую выпросил гвозди. Забил ими плинтуса и уголки. Вымел грязь и из-под шкафов, срезал порванный линолеум, выломал замёрзший балкон, нашёл замотанный рулон линолеума и приклеил кусками на места дырок. Занавески распахнул и больше никогда не прятался от вливавшегося света. Запихал вату в щели оконных рам. Не помогло. Вытащил вату, вставил поролон. Не помогло. Выдернул поролон, вклеил шерстяные жгуты и поверх прошёлся клеем. Шерсть пришлось задавливать даже в бетонные трещины. Пока работал, пропотел так, что поднявшаяся температура больше никогда не падала. Даже балкон можно было не запирать.
Когда люстра накренилась и плафон начал падать, Клевер, не думая, прыгнул, чтобы его поймать. Конечно тот всё равно разбился, но попытка была интересная.