Город неба. Катя Капович
огромном морозе в единый присест?
Сорок девять копеек зеленый флакон,
алкоголь уже есть и закусочка есть.
И когда выпивает его натощак
на холодном ветру в темноте человек,
он бутылку закручивает второпях
и стыдливо глядит из-под сморщенных век.
Человек молодой, но уже с сединой,
что там твой оттопыривает карман?
Можно память разбавить холодной водой,
но нельзя разделить ее груз пополам.
Огуречный лосьон темной ночью горит
изумрудным огнем невозможных красот,
посмотри, как загадочно в горло скользит
огуречный лосьон, это – полный улет.
«Элементарно, дважды два, в соседнем доме окна желты…»
Элементарно, дважды два, в соседнем доме окна желты,
и – в путь, цитируй до конца, библиотекарская дочь!
Проплыл оранжевый трамвай с зеленою водой по борту,
чей номер стерся навсегда, с трамваем вместе скрылся в ночь.
В сознанье стерся вкус стекла и запах полуфабриката,
над левой бровью белый шрам от шайбы, сорванной с резьбы,
другой трамвай пришел с утра, но и его свезла цитата,
прошел химический снежок, элементарный ферум-три.
И ты идешь на выдох-вдох с такой толпой до поворота,
в такой подземный переход, где сроду заняты места.
Элементарно, дважды два, а, если что дойдет сквозь годы,
то ведь пожнется и оно серпом и молотом труда.
И между ними – жизнь твоя, как перетертая землица,
но перед тем, как в переплав попасть на полный оборот,
поёт железная труба, чтоб мне на месте провалиться.
Поет, ржавея на ветру. Ей вреден чистый кислород.
Город неба
Объявили большой снегопад
и на малый его заменили,
а на деле просыпался град
в тихом городе Нижнем Тагиле.
Было в городе мало свобод,
много пьяных, прекрасных поэтов,
прожила я там жизнь наперед
средь природы простых элементов.
Был тот город ужасно мне мил,
справа – фабрики, кладбище – слева,
люди мельком: из мира – в тот мир,
горожане из города неба.
И, когда я в конце умерла,
то я видела в раме фабричной,
как слетела искра со сверла,
и подумала: вот и отлично.
«Контрастные души, инъекции чистого холода…»
Контрастные души, инъекции чистого холода —
ничто нам с тобою не может на свете помочь,
с деревьев летит паутинное бледное золото,
в одном направлении с ним удаляешься прочь,
прохожий, прохожий… Тебя за рукав я не дергаю,
а мысленно так окликаю, как всякий поэт,
сжигаемый мрачной догадкой и робкой тревогою
о том, что проходит, а ты ему смотришь вослед.
Скажи мне, прохожий, зачем только странным спасением,
когда у дороги в глазах мир летит кувырком,
мне слышится звук – меж отчаяньем и утешением,
как