Хроники любви провинциальной. Том 2. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь. Юлия Ник
перекрестился, в ответ пламя ещё раз высоко взметнулось, сильно осветив темный лик в потемневшем до черноты серебряном окладе, и Ларику показалось, что лик мягко и лукаво-ободряюще улыбнулся.
– Ну, это мы ещё посмотрим! – прошипел Ларик и, засунув всё комком в стол деда, погасил лампу и вышел из комнаты, взглянув в проём кухни. С полатей, освещённая через окно Луной, на него смотрела Настюха.
– Ты чего не спишь? – спросил он, невольно вздрогнув.
– Я от шагов твоих проснулась. Дом-то не закрыт на крючок. Я не привыкла.
– Да тут никогда никто дома не закрывает. Все свои. Спи давай, – раздраженно проговорил Ларик и нырнул в проём сеней, прикрыв дверь за собой.
Насте в окно было видно, как он в сердцах рубанул рукой по толстым перилам из тяжелой лиственницы. Как объяснила ей бабушка Пелагея: «Это из листвяницы сделали, чтобы под дождём не сгнило. Дому-то уж сто с лишком лет, поди, ещё мой дед его тут налаживал, брёвнышки катал. Вишь, какой подбор-то высокий? До окна с земли рукой и не дотянуться. Это чтобы светло в окнах было. Для себя делали, да для деток своих. Тут всё руками наших мужиков сделано, брёвна-те далёко выставляли, помню, прирубали потом потихоньку комнату за комнатой. Народ-от прирастал, кучно тогда жили, а мирно жили, чисто. Алипий вот крыльцо лет тридцать, как обновил, крышу навесил. Как новое стоит».
Ларик лежал в малухе, сон совсем не шел: «Это надо же так! Вздумал судьбой моей распоряжаться. И командует, главное, как боцман. Ничего. Я тоже не пальцем деланый», – Ларик бесился от самоуверенности деда и тона его письма: « Вот откуда он про Альку знал? Я сам её ещё не знал тогда, когда письмо писалось. Конечно, она в попадьи не годится. Да и кто из сегодняшних девчонок годится в попадьи? Вообще всё это архаизм смешной. Мало ли что я в детстве с ним везде таскался. Ребенок был глупый. Хорошо, что в школе никто не знал про это. Хрен бы тебе, а не пионерия-комсомолия. Всё, к чёрту это! Музыка – и только музыка!»
Ни о чём другом Ларик никогда не думал, хотя отец ему несмело намекал, что очень неплохо было бы приобрести профессию строителя, например: «Всегда будешь с работой, а значит, всё у тебя будет нормально, как у всех трудящихся нашей великой страны».
Но у музыкантов этой страны, если они были большими, или хотя бы, хорошими музыкантами, тоже было всё в порядке и с работой, и со всем прочим. А Ларик планировал стать большим музыкантом, и пока Ларик ни разу не пожалел о своём выборе.
Перед глазами вдруг возник дед Алипий в своём праздничном облачении, сшитом тогда Марфой к Пасхе из двух свадебных парчовых платьев, купленных по дешевке в комиссионке. Запах дыма от тлеющего ладана, запах свечей и куличей почти реально пронесся мимо лица Ларика. Самодельно катанные свечи, которые он подал Алипию, исполняя обязанности служки на Воскресной Литургии, приятно-мягко шершавили ладони рук Ларика, и он боялся сделать что-нибудь не так.
А вскоре приехали из города несколько человек и предупредили о закрытии храма,