Чужие сны и другие истории (сборник). Джон Ирвинг
вроде приветствия. Каждый его телефонный звонок ко мне начинался с них.
В ту зиму я брался судить любые состязания, какие мне предлагали. Это не приносило больших денег, зато паршивых турниров, вроде того, в штате Мэн, хватало. Зачем тогда я соглашался? Мне нравилось быть судьей. И потом, я просто наслаждался обществом Клиффа Галлахера. Повторяю, я радовался возвращению в борьбу.
– Я же тебе говорил: ты всегда будешь любить борьбу, – резюмировал Тед Сибрук.
Золотой медалист
В Писательской мастерской я проучился с шестьдесят пятого года по шестьдесят седьмой. Там я подружился с поэтом Вэнсом Бурджсйли, но он не был моим основным преподавателем. Я пробовал наладить сотрудничество с Нельсоном Олгреном. В его лице я впервые столкнулся с критиком неконструктивного свойства (безымянный «преподаватель Си-с-минусом» из моих несчастливых питсбургских дней не в счет). Меня притягивало грубоватое обаяние Олгрена, но его самого весьма мало интересовали и моя персона, и мое творчество. Будучи «слишком большим выдумщиком», я не отвечал его литературным вкусам (он мне так и сказал). И хуже того (я подозреваю, что хуже): я не жил в большом городе и не прошел жестокую уличную школу. Да, я вырос в сонном городке и учился в частной школе. Хорошо еще, Олгрен не знал, что в Эксетер я попал как «преподавательский сынок». По его мнению, лучшим наставником для молодого писателя является реальная жизнь, под которой, думаю, он подразумевал городскую жизнь. Мою жизнь он считал недостаточно «реальной». Олгрену очень не нравилось, что я – борец, а не боксер. По его мнению, боксеры обладали преимуществом перед борцами. Все это он высказывал вполне учтиво, с добродушным юмором, однако за вежливыми словами и шутками я ощущал презрение к себе. К тому же я не играл в покер, что лишний раз убеждало Олгрена в моей недостаточной храбрости.
Мой друг, поэт Дональд Джастис (о нем отзывались как о прекрасном игроке в покер), как-то поведал мне, что мистер Олгрен переехал в Айова-Сити из Чикаго, рассчитывая, что в городе полно деревенских простаков, не умеющих играть в покер. Жизнь доказала ему обратное: проигранные Олгреном деньги составили кругленькую сумму. Он и меня принял за деревенского простака (фактически я таковым и был), но серьезных ран мне не нанес. Если быть совсем честным, литературное творчество временами и должно приносить пишущему неприятный опыт. Я ценю честность Олгрена, а его язвительность не уменьшила моей симпатии к нему.
Потом мы с ним долго не виделись. Последняя наша краткая встреча (это случилось почти накануне его смерти) состоялась у меня дома. Олгрен приезжал в Саг-Харбор, и Курт Воннегут привез его ко мне в Сагапонак. Во мне вспыхнула былая симпатия к Олгрену, а он взялся за свои прежние издевки. Олгрен утверждал, что совсем не помнит меня по Айове. Я не выдержал и напомнил ему о наших разговорах. Поскольку они были редкими и продолжались недолго, я вполне допускаю, что Олгрен действительно меня не помнил. Когда мы прощались, он сделал вид, будто спутал меня с Клиффордом