Дочь Клеопатры. Мишель Моран
указывая дорогу. Мертвую тишину нарушали только шорох наших шагов и еле слышное потрескивание факелов. Юба спустился последним. Когда за нами захлопнулась дверь, младший брат испуганно вскрикнул.
– Только не здесь! – рассерженно прошипел Александр, зажав ему рот ладонью. – Нечего тут бояться.
Впрочем, никто и не думал обращать внимание на Птолемея. Взоры мужчин приковало к себе хрустальное ложе величайшего в мире царя. В сумеречном чертоге стоял насыщенный запах корицы, мирры и кассии.
Неуверенными шагами Октавиан приблизился к саркофагу, и жрец поднял крышку, чтобы все могли увидеть героя таким, каким он был когда-то. Послышались восхищенные вздохи. Даже маленький Птолемей потянулся вперед.
– Всего лишь тридцать два года, – проговорил Октавиан, уставившись на царственный лик, овеянный трехсотлетним покоем, и необычайно крупные розовые ладони, сложенные поверх кирасы на могучей груди.
А потом подозвал Агриппу и Юбу, чтобы те встали рядом. Хотя его волосы действительно были очень близкого золотого оттенка, широкоплечий нумидиец с его внушительным ростом оказался более всех похожим на Александра. При скудном факельном свете я пригляделась к чужеземному принцу. От подкованных сапожными гвоздями сандалий и до ярко-красной накидки это был настоящий римлянин, только длинные черные волосы выдавали его происхождение.
– Агриппа, корону! – приказал Октавиан.
Тот поспешил извлечь из складок плаща тонкую золотую диадему в виде переплетенных листьев.
Октавиан бережно возложил ее на чело Александра Македонского, а когда выпрямлялся, внезапно заметил перстень на пальце покойного. Склонившись ниже, он рассмотрел выгравированный профиль великого героя и тут же провозгласил:
– Этот перстень станет символом Римской империи.
– Но, Цезарь, он принадлежит…
Агриппа развернулся, и возражения умерли на устах жреца, не успев сорваться.
Октавиан поднял жесткую руку Александра Македонского и потянул украшение на себя. От напряжения локоть неловко дернулся назад, послышался тошнотворный хруст…
– Его нос! – ахнул жрец.
Октавиан в самом деле сломал переносицу величайшему из царей.
Все в ужасе замолчали. Наконец низкорослый римлянин воскликнул:
– Что это значит? – и огляделся вокруг. – Может, послать за авгурами?
– Не стоит, – ответил Юба.
– Но это хорошее знамение или дурное? Какой в нем смысл?
– Такой, что в истории наступит переломный день, когда вы затмите завоевания Александра и сами овладеете миром.
В глубине темных глаз мне почудился насмешливый блеск, однако Агриппа серьезно кивнул:
– Я согласен.
Октавиан по-прежнему не шевелился; его рука так и застыла над телом.
– Это может быть только добрый знак, – повторил Агриппа.
– Да… Да, знамение свыше, – кивнул Октавиан. И неожиданно прибавил: – Видно, я стану преемником Александра Македонского.
Жрец