Кощеево седло. Всеслав Чародей – 3. Виктор Некрас
сквозь кусты по звериным тропинкам.
Огни возникли вблизи неожиданно, и Стоюта от неожиданности замер на месте, цепко разглядывая их и по-прежнему не понимая, что это за огни, и что это за люди. У костров мелькали тени, приплясывало багровыми языками пламя, вкусно тянуло ёдовом, а между запахами каши и сала навычный нос «волчьего вожака» отчётливо различал и тонкие струйки мёда и кваса.
Несколько мгновений Стоюта недвижно стоял на опушке, глядя на огни, и вдруг почувствовал чьё-то присутствие. Именно почувствовал, не увидел и не услышал, и даже не нюхом почуял. Рядом был кто-то… кто-то могучий, не добрый и не злой, кто-то чужой, и тоже разглядывал эти чужие костры, краем глаза поглядывая и на него, Стоюту. Стараясь не шевелиться, парень покосился вправо-влево и (враз захолонуло сердце!) различил в сумерках в двух-трёх саженях от себя что-то громадное и корявое, недвижное, только мерцали два тусклых огонька (так светятся в сумерках гнилушки). Нет, не что-то… – кого-то!
Медленно, чтобы не встревожить Лесного Хозяина резким движением, Стоюта вытащил из заплечной сумы зачерствелую горбушку хлеба, вытряхнул на неё из поясной калиты остатки соли и с поклоном положил горбушку на ближнюю корягу.
Тёмно-корявая фигура не шевельнулась, только огоньки засветились как-то иначе, не так, как раньше, и Стоюта понял, что смотрит Лесной Хозяин теперь не на костры, а на него. Он вновь поклонился и, пятясь (Хозяин не зол, но и не добр, потому и поворачиваться к нему в такой близи спиной не стоит… мало ль чего!), отошёл посторонь. И только потом поворотился лицом к огням.
До костров было с два перестрела, и Стоюта сторожко двинулся к ним, мягко вытянув из налучья лук. Пальцы навычно на ходу распутали тетиву, парень задержался на мгновение, чтобы придавить ногой воткнутую в землю кибить, согнул лук и набросил петлю на подзор. Подхватил лук и левой рукой потянул из тула стрелу.
Следовало быть готовым ко всему.
Несколько мгновений он ещё ощущал спиной взгляд Хозяина, потом и он пропал.
Он уже начинал различать голоса у костров, когда его вдруг окликнули справа:
– А ну-ка стой! Кто таков?!
Стоюта шарахнулся посторонь, вскидывая лук и поворачиваясь на голос, но удар обрушился на него совсем с другой стороны – со спины. Словно глыба многопудовая обрушилась, сбила с ног и придавила к земле. Хрустнув, переломилась стрела, выпал из руки лук, чавкнув, расступилась под его коленом грязь, и парень, успев только подумать «Сейчас мордой в эту грязь меня и макнут», сумел извернуться и упасть в грязь не лицом, а спиной. Холодная жижа мгновенно пропитала и свиту, и рубаху, но Стоюта, не чуя того, поймал рукой ножевую рукоять – погибать, так погибать! Но запястье уже пережали чужие пальцы, словно железными клещами, а от костров к ним уже бежали, ломая ветки, оружные вои.
Пропал!
Но его не убили. Сорвали с пояса нож, рывком вздёрнули с земли, подымая на ноги и поволокли к огню.
Остановясь