Птица навылет. Юрий Абросимов
всего лишь мысленно происходили эти экзекуции у Никодима Вельяминовича, и не было ни малейшего шанса у него хоть что-нибудь изменить или поправить в окружающей действительности, убивающей его тщетою, уничтожающей суетой, глумящейся над ним беспрестанно.
Судорожно передохнув, Никодим Вельяминович посмотрел впереди себя, пытаясь понять – что там происходит в очереди. Одна из вышеупомянутых тётушек успела нагрузить поднос котлетками, марципанами, жирным бараньим боком, залитым густой подливою, салатиками такими и сякими (дабы уважить мечту о похудении), какими-то соками, каким-то чайком с вафельками, после чего размеренно отплыла в зал, бросив через плечо своей товарке:
– Что-то сегодня и аппетита прямо нет…
Никодим Вельяминович вздохнул вторично – так же, с судорогой – и воззрился на единственное одушевлённое тело, вставшее на его пути к обеду.
Мадама сравнительно необъятных форм, покрытая зелёным платьем с брошью, думая, что она вытягивает давно исчезнувшую в туловище шею, нависла плоским лицом над лотками с яствами.
– А это что это? – спрашивала она у замызганной девочки на раздаче, осторожно тыкая коротким до убогости указательным пальцем в коричневую субстанцию.
– Бефстроганов, – отвечала девочка.
– А с чем он?
– Где?
– Вот. Тут вот.
– А… Это соус такой. Пикантный.
– Свежий?
– Сегодня только приготовили.
– Нет, – говорила тётушка, убирая пальчик. – Не буду.
«Йоп твою мать!!!» – неожиданно взорвалось внутри у Никодима Вельяминовича.
Позднее в официальном заявлении городских властей, адресованном жителям Пиздецка, действия гражданина Витийкина в институтской столовой назовут «вышедшими за рамки правового поля» и «нуждающимися в особой оценке экспертного сообщества», но, по сути, реакция нашего героя легко прогнозируема; и кто знает – ходи промеж нас больше людей с положительными начатками гениальности, какая бы нарисовалась статистика инцидентов, подобных тому, о котором мы ведём сейчас речь?! Сколь часто, на самом деле, малозначительные роковые детали, видимые нам, бывают поняты неправильно или вообще пропущены мимо интуиции, а вот потом, когда гром граахнет, и разверзнутся хляби – всё становится очевидным до провокативности, и побуждает нас хвататься за голову, и бьётся пуще, чем пепел Клааса. Но – поздно! Среда заела, съела и покрыла место действия густым смрадом отрыжки.
Пир духа у дуэта с пивом, похоже, завершался клинической стадией. Хмыри восседали чинно, изредка пробрасывая друг другу отдельные таинственные термины. Один, например, тихо говорил:
– Шитька… шитёк…
Другой откликался так, будто получал контейнер со шпионским инвентарём:
– Цаца-параноид… – и добродушно подмигивал, – крем-брюле…
– Форш… – сомневался первый.
– А мне много и не надо! – разводил руками второй. – Сыр, масло, коровьи яйца!..
– И, –