И печенеги терзали Россию, и половцы. Лучшие речи великого адвоката. Федор Плевако
образа божества, когда довела ее до состояния мумии, мычащей наподобие человека, разбила, растоптала живую душу – она признала курс учения законченным, а себя – правомерной и законной обладательницей того, чего не нужно более ее воспитаннице…
Опытная, глубоко проникающая в жизнь Булах знала, что мир завистлив к быстрому обогащению, что, как пес, лающий на татя, пробирающегося к чужой сокровищнице, огрызается мир на всякое незаконное присвоение чужого. Она бросила этому миру подачку – бросила два куска, в образе двух чужими руками созданных заведений любви и милости, и пока, обнюхивая и смакуя добычу, мир прервал свое ворчание, – одетая в тогу благотворительности, окруженная почетом Булах не дремала: казнохранилища Мазуриной опустели, а у Булах – и не только у нее, но и у всех ее присноблизких, – воздвигнулись богатые хоромы, а в них закрома… И наполнила она их казной через край, захватив без всяких прав чужое добро, чужое достояние.
История этого превращения богатой питомицы в нищую, а бедной гувернантки в богачку, и составляет преимущественное содержание дела. В обвинительной речи прокурора эта история освещена лучами света правды подзаконной, и мы видим, какую длинную, слишком длинную и черную, тень кидали от себя факты из жизни подсудимой.
Теперь очередь за мной, теперь меня послушайте, пришедшего ходатайствовать за разбитое и больное существо…
Я пришел с более смиренной целью: добиваться с вашей помощью того, чтобы в годы будущей печали и отчаяния несчастной жертвы закон обязал эту женщину из того, что она еще не прожила или не сумела схоронить от власти, дать хотя бы ничтожные средства для борьбы с нищетой и голодом жертве своего бессердечия. Идя к этой цели, я, может быть, во многом разойдусь с представителем обвинения. Не смущайтесь: это не противоречие. Мы идем с ним к одной цели, по одному направлению. Но, сохраняя за собою свободу мнения, я не хочу отказаться от права всякого человека – определять прямую и кратчайшую линию, идущую к данной точке, своим глазом и своим разумением.
Итак, вот положение, которого я буду держаться и в чем хочу вас убедить: Булах не с момента встречи с Мазуриной задумала преступление. Ряд эгоистических предприятий ее и в Москве, и даже в Ржеве, вплоть до захвата состояния Мазуриной, будучи рядом безнравственных действий, истекающих из ее характера и взгляда на цель жизни, не был преступлением в смысле закона. Преступление началось с возврата Мазуриной из Сибири, когда для обеспечения себе приобретенного положения и средств Булах увидела, что ей полезно не допускать к Мазуриной посторонних, держать ее безвыездно в Ржеве и в особенности не только не заботиться о ее выздоровлении от ясно обрисовавшегося душевного недуга, но и способствовать ему идти к своему довершению.
Развивая эти положения, я не буду вновь перечислять перед вами оглашенные здесь факты дела. Я думаю, что судебный оратор, говорящий перед присяжными, и не должен этого делать: вы ведь недаром и не бесцельно здесь сидели; летопись событий повторялась преимущественно