Собор. Роман Злотников
и по старой памяти отправился в лес.
Ужинали вчетвером. Дедов гость куда-то исчез. А парень сидел в кровати и с ошеломленным выражением лица держал в дрожащей руке чашку. КЗ, чувствуя себя старожилом, подумал: «Погоди, дорогой, это еще цветочки, через недельку голова кругом пойдет». После ужина КЗ убрал со стола и, постелив себе на лавке у печи, подошел к кровати:
– Как тебя звать-то?
– Конрад, – с каким-то странным жестким акцентом ответил тот.
– Прибалт?
– Нихт… э-э… нет, немец.
– Да ты что! – удивился КЗ. – Восточный, ну из бывшего ГДР?
Парень покачал головой:
– Я живу в Кёльне.
– А русский откуда знаешь?
– Это гроссфатер… дедушка то есть, он иммигрировал из СССР. Вместе с моей матерью, а я родился уже в Кёльне. Но дедушка – патриот СССР, он дома говорит только по-русски. Когда я был маленький, папа и мама работали, а на няню денег не было, так что я сидел с дедом, пришлось выучиться.
КЗ заметил, что парень облизывает губы, и поднес ему ковшик, тот попил и с облегчением откинулся на подушку. КЗ поднялся:
– Ну ладно, спи, завтра поговорим.
– Это ничего, знаешь, я сегодня впервые за год сумел сам удержать чашку. Я уже совсем надежду потерял, если бы не мать и дедушка… От меня же все врачи отказались. Доктор Штайнер матери так и сказал: «Все бессмысленно, фрау, древние монголы подобным образом казнили, мы можем сколь угодно долго поддерживать жизнь, но вылечить это никто не в состоянии».
– Вылечат, не журысь.
– Как? – не понял Конрад.
– Так, жаргон, – смутился КЗ, потом продолжил: – Еще не рад будешь, что здесь оказался, ну ладно, спи.
На следующее утро КЗ, твердо решив не доставать хозяев, безропотно занялся делами. Вымыл пол в избе, насобирал три мешка шишек и переделал тучу всяких мелких делишек, какие неизбежно возникают в любом доме, размеренную жизнь которого нарушили свалившиеся на голову гости. А вечером, когда появился куда-то отлучавшийся Сыч и дед Изя достал из погреба обалденно вкусную бруснику в меду, Конрад уже сидел со всеми за столом. Лицо его излучало такое счастье, что КЗ невольно позавидовал, и где-то глубоко шевельнулось, как застарелая рана к непогоде, воспоминание о том, что глубоко на дне «сидора» лежит кассета со страшными последними минутами Наташкиной жизни. Но то ли его психика была слишком перегружена и сама озаботилась принять меры, для того чтобы он окончательно не двинул с катушек, то ли Сыч как-то расстарался, с того момента как он снова переступил порог дедовой избушки, все жуткие события последних дней стали казаться чем-то вроде крутого эпизода дешевенького боевичка. Будто бы все это произошло не с ним.
После ужина Конрад сам позвал КЗ. За весь день они едва перекинулись парой слов, и ему, видимо, не терпелось пообщаться.
– А ты кем являешься дедушке Изяславу?
КЗ слабо улыбнулся:
– Он мне вроде как родитель, что ли.
– Это как? – не понял Конрад. – Отец?
– Нет у меня отца, и матери тоже нет, – с привычной неуклюжестью попытался