Безмолвие девушек. Пэт Баркер
громче становились крики, чаще раздавался смех, звучали песни. Пение всегда оканчивалось грохотом по столу и взрывом одобрения. Где-то снаружи, кажется, в ночи заплакал ребенок.
В конце концов я встала и шагнула к двери. Она была незаперта. Впрочем, чего я ждала? С чего им утруждать себя? Все знали, что мне некуда идти. Я осторожно приоткрыла дверь, и шум сразу стал громче. Страшно было даже высунуться, но я чувствовала, что должна это увидеть. Узнать, что там происходит. Эта комнатка все больше напоминала склеп. Так что я прошла на цыпочках по короткому переходу, что вел в чертог, и заглянула в полумрак.
Моему взору открылась узкая, вытянутая комната с низкими потолками. Вдоль стен чадили закрепленные в скобах лампы. Воздух был напоен запахом хвои и смолы. Два стола, установленные на козлах, тянулись по всей длине комнаты. Пирующие теснились на скамьях и толкались, подхватывая кинжалами куски красного мяса. Лица блестели в свете ламп, кровь и жир стекали по их подбородкам. По потолку метались, ложась одна на другую, искаженные тени. Даже там, стоя в дверях, я чувствовала запах пота, пролитого за день, еще свежего, но за этим духом угадывался смрад старого пота прошедших дней и ночей, уводящий в глубокое прошлое, к первым дням этой нескончаемой войны. Я была маленькой девочкой и еще играла в куклы, когда прибыли черные корабли.
Ахилл и Патрокл сидели за небольшим столом, лицом к наружной двери, ко мне спиной. Но я видела, как часто они смотрели друг на друга. Все были в прекрасном настроении, похваляясь своими подвигами в Лирнессе. Песни звучали одна за другой, в том числе песня про Елену, в которой каждый куплет был похабнее предыдущего. Когда ее допели, последовал взрыв хохота – и пауза. Тут Ахилл отодвинул тарелку и поднялся. Пирующие не сразу это заметили, но вскоре голоса стали затихать. Ахилл поднял руки и заговорил на их невнятном северном диалекте. Обычно я без труда воспринимала греческий, но поначалу его акцент казался мне совершенно неразборчивым. Кажется, он говорил нечто в том духе, что не хочет прерывать пир, НО…
Он шутил над собой и сам при этом смеялся. Мужчины улюлюкали и свистели. Потом кто-то выкрикнул за дальним концом стола:
– Мы-то знаем, почему тебе хочется пораньше в кровать!
Они принялись колотить по столам. Кто-то затянул песню, и все заревели в такт ударам:
Зачем родился он красавцем?
На что родился он вообще?
Никто не видит пользы в нем!
Он бестолковый сукин сын!
Пусть он для матери отрада,
Но язва в жопе для меня!
И всё в таком духе. Я забилась обратно в свою каморку и затворила дверь. Но пение продолжалось, и я снова приоткрыла ее, оставив маленькую щель, так что было видно другую комнату. Я туда пока не входила, но заметила пышные гобелены, бронзовое зеркало и, у дальней стены, кровать.
Через минуту или около того в коридоре послышались тяжелые шаги. Я подалась назад, хоть и сознавала, что меня не видно. Патрокл прошел в комнату, и сразу за ним – Ахилл, закинув руку на плечо другу. Во всем его облике виделись ликование