Цепь грифона. Сергей Максимов
в те годы со многими ораторами, он потерял чувство меры, когда продолжил:
– За всю нашу историю дважды польские захватчики были в Москве. В шестисоттысячной армии Наполеона Бонапарта было ни много ни мало сто тысяч поляков. А в первый раз они пришли во времена смуты, когда тащили на русский престол Гришку Отрепьева. И если бы не народное ополчение Минина и Пожарского, то не известно, по какому пути могла бы пойти вся русская история. А сегодня поляки в матери городов русских – в Киеве. Всегда, когда у нас смута – поляки тут как тут!
Ворошилов вздрогнул и, ни секунды больше не раздумывая, спрыгнул с перрона. Как пловец, через людское море направился к платформе-трибуне. Суровцев понял, что допустил досадный промах. Но было поздно что-то исправить. Ворошилов с недовольным, хмурым лицом взбирался на платформу. Взобравшись, он вдруг выхватил из ножен шашку и, не скрывая злобы, с угрозой спросил:
– Это наша революция смута?
«Быстро отступить назад. Выхватить наган и выстрелить ему в лоб. Потом, наверное, пристрелить комиссара. А потом уже без разницы… Или самому стреляться, или ждать, когда пристрелят или зарубят», – вихрем пронеслись в голове Суровцева отчаянные мысли.
– Отвечать! – крикнул, как рубанул шашкой, Ворошилов.
Суровцев глядел в глаза Ворошилову. «Нет, рубить он никого не будет. Это всё из разряда театральных жестов», – понял Суровцев.
– Революция – это смута? – чуть придвинувшись к нему, ещё раз спросил Ворошилов.
– Нет, конечно, – вполне искренне ответил Суровцев.
Он давно уже перестал считать русскую революцию просто смутой.
– Товарищи будённовцы, – обратился Ворошилов к бойцам, – всё правильно обсказал бывший их благородие. Но вот никак не мог не обделаться в конце. На то он и бывший… Этот тоже, хорош гусь, – ткнул он шашкой в сторону комиссара, – плёл-плёл, а чего – и сам не понял. А я вот что вам скажу… Воюем мы не с поляками, а с белополяками! Вот и весь сказ. Мы уже бьём их в хвост и в гриву. И дальше будем бить. Мы им квадратные башки враз где округлим, а где и подрубим. Всё. Митинг окончен!
– Да здравствует товарищ Ворошилов! – кричали из толпы.
И точно перебивая друг друга, с разных концов закричали:
– Да здравствует товарищ Будённый!
– Даёшь Киев!
– Даёшь Варшаву!
– Даёшь!
– Ура! – ревела толпа.
В конце концов, сорвались на старорежимное «ура!». С этим военным кличем в Красной армии боролись. Было идеологическое неудобство – белогвардейцы шли в атаку с таким же «ура!». Но слишком много было за этим словом исторической памяти, чтоб так просто заменить его ничего никому не говорящим «даёшь!». В толпе стали стрелять в воздух. Ворошилов, Суровцев и комиссар поочерёдно спрыгнули с платформы на землю. К ним протиснулся орденоносец Гриценко. За ним, как нитка за иголкой, проследовал рыжий конармеец.
– Климент Ефремович, – язвительно обратился орденоносец к Ворошилову, –