Веления рока. Валентин Тумайкин
оказалась на ее другой ноге, погладила ее и, перебирая пальцами, поползла под юбку. Она схватилась за взлохмаченные волосы парня и начала их беспощадно теребить. Вид у взлохмаченного Гришки был наидобродушнейший. Нисколько не обидевшись, он снисходительно матерился и, судя по треску сиденья и заливистому писку девушки, еще с большим энтузиазмом продолжил борьбу за право распоряжаться чужим имуществом по собственному усмотрению. Это противоборство было похожим на игру кошки с мышкой, с той лишь разницей, что мышка так и норовила угодить в когти, чтоб ее побыстрей слопали. Внезапно девушка закатилась на весь автобус громким, истерическим смехом. Посыпались реплики, а старушонка, которая на остановке так самозабвенно изучала Эрудита, перекрестилась.
– Сохрани вас Царица Небесная, сохрани Матерь Божия. Дай Бог вам, сладкие мои, здоровья! Утоли, Богоматерь, ваши печали!
Вдруг рыжеволосая закрыла лицо руками и разрыдалась. Пассажиры, переглянувшись с улыбками, вернулись к своим разговорам.
Эрудит уселся поудобней. Он тоже был бы не прочь приласкать и потискать такую. Повернув голову, он обнаружил на соседнем ряду, сбоку от себя, белокурую девушку, нежную, как ангел. Его поразили глаза: огромные, чистые, как родник, и голубые-голубые. Видно, она уже давно разглядывала его военную форму. На ее лице одновременно выражались и застенчивость, и интерес. Встретившись взглядом с Эрудитом, она вся вспыхнула и повернулась к окну.
Статуя Свободы молча слушала старушку, которая то и дело бережно поправляла бант на своей драгоценной кофте.
– Вот ехаю, а сама вся извелась. Курей-то вчера не выпустила, заспешила на автобус. Это ж надыть! Поподохнут они там, цельный день взаперти. Ума-то вовсе не стало. Да и смолоду не было. Где ж его взять-то, раз нету? Сказано, ведь разве умный в навозе ковыряться станет? Одни мы только и ковыряемси. – Она послюнявила пальцы и потерла ими рукав кофты, как бы убирая воображаемые ворсинки. – У меня двенадцать штук их, если с петухом. Хватит мне одной, накой их много. У тебя, небось, полно? – поинтересовалась она у попутчицы и отодвинула от уха черный с красными узорами платок. Статуя Свободы нехотя повернула большую голову, уставилась на старушку сверху вниз и не спешила с ответом, словно обдумывала: правду сказать или не стоит.
– Курей-то, спрашиваю, много ль у тебя? – снова спросила старушка, еще больше отодвигая платок.
– Три десятка. Одной гребаный сосед ноги перебил, по его огороду бегала. Ворюга несчастный. – Голос у нее был грудной, низкий. Она вернулась, было, в состояние стабильности, но ей, видимо, тоже захотелось поговорить, опять посмотрела сверху вниз и сказала: – Ты представляешь? Вчера прибираюсь, а внучек смотрел телевизор. И спрашивает: «Бабушка, что такое «трахаться?»
Старушка никак не отреагировала.
– Ты-то знаешь, что это такое? – с усмешкой спросила она старушонку.
Старушка то ли не расслышала, то ли не поняла, о чем ее спросили, но вполне серьезно ответила:
– Я