Осколки чести. Лоис Макмастер Буджолд
шимпанзе, чем барраярцу. Вам бы только палить!
Оглушенный Дюбауэр сел. Она промокнула ему кровь своим грязным носовым платком и тоже села.
Форкосиган неловко опустился на землю рядом с ними, вытянув перед собой больную ногу. Он взглянул в ее напряженное, несчастное лицо и серьезно ответил:
– Парализатор – не оружие. Это игрушка, дающая иллюзию защиты. Любой, не задумываясь, бросается под его выстрел, так что если противников много, вас в конце концов сомнут. Я видел, как парализатор стал причиной смерти его владельца. Но он бы спасся, будь у него другое оружие. Нейробластер легко убеждает.
– Зато можно не колебаться, применяя парализатор, – возразила Корделия. – И ошибка не так опасна.
– Что, вы колебались бы, применять ли бластер?
– Да. Для меня это вообще неприемлемо, – ответила она и чуть погодя спросила: – А тот человек, о котором вы говорили… Он что, погиб от луча парализатора?
– Не от луча. Его обезоружили и забили ногами до смерти.
– Ох! – Корделию затошнило. – Надеюсь… что он не был вашим другом.
– Был. И притом разделял ваше отношение к оружию. Мягкотелость. – Он хмуро посмотрел вдаль.
С трудом поднявшись, они снова поплелись через лес. Барраярец попытался помочь ей вести Дюбауэра, но тот в страхе отшатнулся. Впрочем, и больная нога не допускала лишней нагрузки.
Теперь Форкосиган замкнулся и перестал разговаривать. Казалось, все его силы уходят на то, чтобы заставить себя сделать очередной шаг вперед. Вскоре он начал что-то бормотать себе под нос – тревожный симптом. Корделия боялась, что он окончательно свалится и потеряет сознание. Как быть тогда? Вряд ли ей самой удастся отыскать верного члена его экипажа и договориться с ним. Первая же ошибка могла стать роковой. И даже допуская, что не каждый барраярец отъявленный негодяй, она невольно вспомнила старую поговорку «все критяне лжецы».
Уже перед самым закатом, пробравшись через участок густого леса, они вышли на чудесную поляну. Пенный водопад скатывался по черным скалам, блестевшим подобно обсидиану, закатное солнце золотило траву на берегах ручья. Высокие, темно-зеленые тенистые деревья манили к отдыху.
Оперевшись на палку, Форкосиган молча разглядывал поляну. «Никогда не видела более усталого человека», – подумала Корделия и усмехнулась: ведь у нее не было зеркала.
– Осталось пройти еще километров пятнадцать, – сказал он. – Я не хочу приближаться к складу в темноте. Мы остановимся здесь, переночуем и придем туда утром.
Они плюхнулись на траву и долго смотрели на роскошный закат. Наконец меркнущий свет напомнил о необходимости действовать. Они умылись в ручье, и Форкосиган выложил на камень последнюю еду – барраярский неприкосновенный запас. Даже после четырех дней овсянки и рокфора ужин показался ей удивительно неаппетитным.
– Вы уверены, что это не быстрорастворимые ботинки? – печально спросила Корделия: по цвету, вкусу и запаху угощение напоминало галеты из тонко размолотой обувной кожи.
Форкосиган